Высокий показал рукой на высокий обрыв, под которым неумолчно шумел Ингур.

— Он, конечно, погиб? — воскликнул отец.

— Уай, боги мои! — всплеснула руками мать.

— Нет, видать, выжил, — развел руками Виктор. — И опять продолжает запугивать нами народ. Хотел по заданию князей нас поймать, выслужиться, а поймали его мы, да вот упустили... Ну, ладно, где кошелек? Отдадим Коции, ему деньги пригодятся.

— Что вы? За кого вы меня принимаете? Деньги не возьму ни за что, — упорно отказывался отец.

— Не отказывайся. Разве можно с семьей так переселяться? — Тут высокий подбросил в руках пухлый кошелек. — Деньги очень старые, не знаю, имеют ли они силу за горами. Но попробуй. Может, пригодятся.

Он сунул отцу кошелек и вместе со своим товарищем снова полез на скалы.

Когда мы были на значительном расстоянии от места встречи с неизвестными, отец начал о чем-то вполголоса говорить с матерью. Всего я услышать не мог, но одна фраза, сказанная довольно громко, долетела до меня:

— Они, наверное, борются за равенство, а я их принял за абрегов... Эх, темнота!

— Почему он сказал, что старые деньги плохие?

— Не знаю, — глухо отозвался отец.

Мы проходили Бальский перевал. Это была граница Вольной и княжеской Сванетии.

— Вот, Яро, посмотри, — подозвал меня отец. — С этого камня начинается княжеская Сванетия. Все наши предки боролись, чтобы дальше него князей не пустить. И не пустили! А князя Путу Дадешкелиани, который старался хитростью и обманом покорить вольных сванов, ушгульцы убили.

На повороте лежал большой камень, означающий границу. Он ничем не отличался от других камней.

— Коция, расскажи про Путу Дадешкелиани, — попросила мать. Видимо, ей хотелось отдохнуть и дать передышку нам, детям. Да и сама она, наверное, была не прочь послушать отца.

— Давай присядем, расскажу. Солнце уже на закате, а мы ни разу не отдыхали и не ели ничего.

У ближайшего родника устроили привал. Мать дала всем по лепешке и по куску мяса.

— Ну, слушайте, — начал отец. — Ты ведь, Яро, наверное, знаешь, как в песне поется: «Ушгульцы звери, ушгульцы чудовища! Почему вы убиваете старого Путу?»

— Знаю.

Мать тоже утвердительно кивнула головой.

— Ну вот, эта песня о Путе Дадешкелиани, — продолжал отец. — Давно это было. В 1547 году. Все свободные сваны знают тот год. Хитрый князь Пута Дадешкелиани вздумал обманом покорить вольных сванов. Но сваны раскусили его хитрость и решили отомстить за коварство. Они пригласили к себе в гости Путу. Князь долго не соглашался и пошел только на том условии, что ушгульцы оставят у него в доме двадцать заложников во главе с сыном ушгульского старшины. Угостили его на славу. Вино лилось рекой.

Но тем временем в церкви, что стоит на ушгульском холме, шли приготовления. Каждый ушгулец отрезал кусочек свинца от своей пули, и из этих кусочков была отлита одна пуля. Весь народ, все село брало на себя позор за нарушение законов гостеприимства. Пулей этой зарядили ружье и укрепили его в церкви, а к его курку привязали длинную веревку.

Пир был в разгаре. Князь пил вино, а из церковной двери оружие ждало только сигнала. Много хитрых и лживых слов сказал Пута ушгульцам. Наконец встал тамада, приказал: «Подайте нам красного вина, хозяева!» — и ушгульцы потянули за веревку смерти. Княжеская кровь обагрила лужайку у церковной ограды.

С тех пор на страх всем, кто посягает на нашу свободу, в той церкви хранится одежда Путы Дадешкелиани, или, как его зовут у нас, Дачкелиани. Хранится и веревка, которой тянули за курок ружья. И с того года никто не мог сломить свободы нашего народа. Только царь сумел опять-таки хитростью добиться от нас присяги. С тех пор пришли к нам эти проклятые приставы.

— Несчастный Пута, где же его похоронили? — как всегда, сердобольно спросила мать.

— Не знаю. — Отец встал с места. — Я на том пиру не был, и слава богам, что не был. Ведь это происходило триста с лишним лет назад.

Отец принялся готовиться в дальнейший путь.

И опять началась длинная, опасная дорога. Впереди снова шел Реаш, следом за ним гуськом все наше семейство.

Шли очень долго. Все молчали. Я думал о дедушке и бабушке. Наверное, они говорят о нас. Дедушка сидит в своем кресле, вздыхает, кротко приободряет бабушку, а сам печально смотрит своими выцветшими глазами куда-то в темный угол.

— Где будем ночевать? — спросила мать, когда стало темнеть.

— Скоро дойдем до села, там и переночуем, — спокойно ответил отец.