Нашли небольшую кису и с дульной части ружья засыпали порох, заложили кусок свинца, найденный здесь же в сундуке, заткнули бумагой, чтобы пуля не выпала.

После этого Варлам насыпал немного пороха в отверстие, где расплющенный боек должен был ударить в кремень. Но оказалось, что кремень расшатался, и его надо было укрепить. Сделать это решили веревкой.

Пока Варлам искал веревку, я решил взвести курок.

Все кончилось бы хорошо, если бы в этот самый момент в комнату не вошла тетя Мэайно.

Увидев меня с ружьем, она подняла отчаянный крик. От испуга я случайно нажал курок. Казалось, что в комнате грянул гром и блеснула огромная молния. Я увидел ослепительный свет и полетел в какую-то бездну.

Когда я открыл глаза, в комнате стоял вонючий густой дым. Только после того как он немного рассеялся, я разглядел рядом с собой Варлама. Лицо у него было черным, как у негра. У двери на полу лежала тетя Мэайно.

Неожиданно с обнаженным мечом в комнату вбежал дядя.

— Что случилось? — крикнул он.

— Ружье... взорва... выстрелило, — виновато произнес я.

Тетя Мэайно очнулась и снова подняла неистовый крик.

— Перестань, — остановил ее дядя. — Зови Коцию и Кати, они в кукурузнике напротив веранды.

— Уай, Яро ранен! — вскрикнула тетя и выбежала.

— Я здоров, — пытаясь встать, сказал я. Но голова почему-то кружилась, ноги не слушались, болела спина. Дядя поднял меня на руки, вытер с лица кровь и сообщил, что я ранен в лоб.

Положив меня на пол, он принялся за обследование Варлама. Он оказался невредим.

Запыхавшись, прибежали отец и мать. Они бросились ко мне: мать со слезами, отец с расспросами. Но толком сказать что-либо я не мог. Кроме того, за стеной истошно визжала свинья. Визг ее заглушал человеческие голоса.

— Черт бы положил эту свинью на сковородку! — выругался, наконец, дядя. — Заткните ей глотку!

Тетя Мэайно ушла в хлев.

— Свинья смертельно ранена, — сообщила она, возвратившись обратно. — У нее вывалились кишки.

— Ха-ха-ха! Это Яро решил ее поскорее поджарить! — засмеялся дядя.

Меня вымыли. На рану положили какое-то снадобье, напоминавшее тесто. Я знал, что оно -приготавливается из соли, чеснока и древесного угля. Сверху лекарство накрыли лопухом тыквы, а затем все это завязали тряпками, причем забинтованными оказались и глаза. Спину смазали медвежьим салом и тоже перевязали. В таком виде меня и уложили в постель.

Соль беспощадно разъедала рану. Стерпеть боль мне, наверное, помогло только то, что я считал себя страшным преступником. Я мог безошибочно судить об этом, хотя бы потому, что на долю менее виноватого Варлама выпало немало колотушек от дяди.

Шесть дней пролежал я с перевязанными глазами. Все эти дни взрослые рано уходили на сбор кукурузы и поздно возвращались, усталые. Вместе с ними работал и Варлам. Дома, кроме меня, оставались Верочка и тетя Мэайно, готовившая пищу.

Дабы меня вновь не совращать, Варламу было запрещено разговаривать со мной до моего полного выздоровления. Как ни горько было, но пришлось со всем мириться. Я сам был виноват во всем.

Наконец, на седьмой день, в торжественной обcтановке, в присутствии всех членов наших двух, семей отец снял повязку с моей раны. Рану долго рассматривали, советовались и решили, к моей великой радости, больше ее не завязывать. Дальнейшее лечение проводилось медвежьим салом, им в Ленкхери лечили почти все болезни.

На следующий день меня послали в сарай очищать кукурузу. Вместе со мной работала Верочка. Правда, за день она успевала очистить всего лишь два-три початка. Ей больше нравилось строить из кукурузы пирамидки, кучки или пытаться превратить кукурузный початок в куклу.

Время от времени забегала к нам тетя Мэайно. Она проворными привычными движениями моментально снимала с початка шелуху. Я старался подражать ей, но у меня это пока что плохо получалось. Тетя хвалила меня за усердие, но я не совсем ей верил. Вообще она была добрая и веселая женщина. Шутки ее были довольно остроумны.

— Хорошо, что ты со свиньи начал, — заявила как-то раз она, заскочив в сарай, вся измазанная в муке.

— Почему? — спросил я.

В те времена считалось, что каждый мальчик после двенадцати лет непременно должен убить нескольких животных. Начинать нужно было с курицы. В этом усматривалось мужество и твердость, подобающие мужчине. Разумеется, закалывать свиней ребятам никогда не поручали.

– Потому что свинья, по-моему, родственница князю Дадешкелиани, — по-детски захохотала она. — Вырастешь, может быть, не только свинью убьешь, но и ее родственника... А курицу — это всякий может!