Тут же припомнилась Петру Ивановичу статья в утреннем нумере газеты о том, что в Дании датский же капитан-лейтенант фон Колленг нашел средство из морской воды дистиллировать пресную. И будто бы Шлезвиг-Гольштинское патриотическое средство принялось изучать сей аппарат со всем тщанием, доступным в Шлезвиг-Гольштинии.

— Есть ли в датской службе капитан-лейтенанты? — прикидывал Петр Иванович. А если и есть благодаря своему все ж таки полуостровному положению, то откуда же взяться в Шлезвиг-Голынтинии патриотическому обществу?..

Вторая статья в утренней газете извещала о прибытии в Петербург среди прочих и осьмилетнего англичанина.

Приезд в столицу осьмилетнего англичанина был для Петра Ивановича совершеннейшей загадкой.

Каковы намерения осьмилетнего британца?

Не последует ли следом прибытие среди прочих второго осьмилетнего англичанина?!

— Надо бы порасспрашивать у мальчиков из лавок, может, они уже сошлись с ним коротко, и он открылся им или как-нибудь неосторожно обмолвился… — решил Петр Иванович и тут же свернул в казармы Измайловского полка (хотя крюк был немалый) в первую роту, где продаются у нас славные соленые огурцы, прямо подле школы гвардейских подпрапорщиков, лучшие вкусом и всего по 60 копеек за десяток бочек.

Выбежал навстречу мальчик, спросил адрес у Петра Ивановича, и будет ли брать десятками, сотнями, либо на тысячи?

Петр Иванович назначил отнести к себе один бочонок и дождаться его прихода, чтобы лучшим образом поговорить о привычках осьмилетнего англичанина.

Выйдя из казарм измайловцев. Петр Иванович почувствовал непреодолимое желание зайти к своему испытанному другу и учителю, действительному тайному советнику — генерал-майору Ардальону Ардальонычу Треснулову, чье имя у каждого на слуху. Да и немудрено: Ардальон Ардальоныч отыскал в короткий срок три потерянные речи Цицерона, доказал теорему, астрономическое же время по Треснулову для людей чиновных есть лучшее время их жизни…

Вот к какому человеку завернул Петр Иванович. Застал он его по обыкновению в постели с 30 цыплятами, так как по указанию врачей боролся со своей подагрой живым теплом, исходившим от тел будущих кур.

— Сегодня всех их велю отправить на кухню! — сказал Ардальон Ардальоныч при появлении Петра Ивановича, — А сам на часок закутаюсь в Вашу Почетную Царскую Шубу и хвори моей — как не бывало! Одолжите на часок? — подмигнул Ардальон Ардальоныч, и Петр Иванович не смог не подивиться представшему перед ним образцу осведомленности и проницательности.

— Читали ли вы сегодняшние газеты? — тут же спросил Треснулов, и Петру Ивановичу ничего не оставалось, как изумиться сердцем во второй раз: и осьмилетний англичанин не ускользнул от Ардальона Ардальоныча.

— Читал, — отозвался Петр Иванович. — И не нахожу удовлетворительных объяснений.

— О том ли вы? Гете прислал при вежливом письме переводчице стихотворений его, госпоже Панкук, в Париж серебряную медаль, выбитую по случаю празднования юбилея его в Веймаре.

— Корректный поступок великого германца, — одобрительно кивнул Петр Иванович.

— Признаюсь, я не читал сегодняшних газет… Но живо вижу, как великий германец укладывает медаль, надписывает конверт: «В Париж», сверху сыплет песком для верности, а там на лошадях — вон из Веймара.

Хоть бы один день, уломать чертей, пожить как Гете; пробуждение неизвестно от чего голубым утром, записывание приснившейся строфы из второй части на черепаховую бумагу, обязательный час географии, позванивание в серебряный колокольчик с требованием ужина, потом спросить очищенных ядер сладкого миндаля, 4 фунта ржаной и картофельной муки, по полфунта масла розового, златоцветного и ясминно-го, 4 фунта мускусовой эссенции, 6 унций жидкого перуанского бальзама и 60 гранов розовой и коричневой эссенции и — тщательно растереть полученной смесью кожу. Юная кожа начинает буквально струиться под пальцами.

Оттого Гете свеж, как говорят, как утро.

— А что вы скажете, Ардальон Ардальоныч, о приезде сегодня в нашу столицу среди прочих осьмилетнего англичанина? — с волнением спросил Темляков.

— Позвольте, я объяснюсь сам, — раздался голос слишком чистый в русском произношении, чтобы быть русским, и в полосе света проявились черты быстрой, как ртуть, фигуры.

— Отчего в газетах вы выдаете себя за осьмилетнего англичанина, в то время как вы значительно более зрелый англичанин? — подозрительно спросил Петр Иванович голосом, не позволявшим в ответе скороспелой лжи.

— Оттого, что Гаррисон, мой старый школьный товарищ, построил хронометр, — отвечал осьмилетний англичанин, — пытаясь создать прибор для легчайшего и вернейшего средства определения долготы мест на море… Этим я хочу сказать, что с определением точного времени всегда какие-нибудь истории. Увы, мне далеко не восемь лет, а скорее осьмнадцать, если не считать тех десяти лет, которые не удались в нравственном отношении совершенно, и, тем не менее, 30 лет для мужчины — это его время!

— Да, 30 лет для мужчины… — согласились Треснулов и Темляков.