Таковы царские дела.

Вошедший чиновник Ишимбаев спросил, не попадалась ли сегодня кому на глаза Осетриная Спина.

— А вам на что? — спросила Осетриная Спина.

Быстро распознав, с кем имеет дело, чиновник вручил ей назначение под расписку.

— Поедешь завтра же в Константинополь с дипломатической миссией в качестве подношения блистательной Порте.

— Конец не близкий, — попыталась ввязаться в свару Осетриная Спина.

— Не перечь, дрянь! — приостановил ее чиновник Ишимбаев. — Функции, тебе присваиваемые, будут двоякого рода: с одной стороны — знак уважения и постоянного дружелюбия — видишь, какая ты толстая и жирная, оттого тебя съедают всегда с чувством удовольствия; с другой стороны — ты должна зримо демонстрировать нашу позицию по отношению к наглым притязаниям басурманов. Так что в случае чего — не заметишь, как ляжешь за царя и отечество.

Осетриная Спина в миг опала в весе и прислонилась к стенке. Успокаивать взялась ее Белужья Башка:

— Брось расстраиваться! В турецкой армии нет тактики и дисциплины.

— Расскажи про янычар, — попросило Блюдо Щучины.

— Янычары, под предводительством санджаков и начальствуемые агами, изнежены бездействием и вперед идут неохотно…

Чиновник Ишимбаев крупными, ясными буквами написал себе на бумаге: «Белужья Башка», и подошел к двери, напомнив Осетриной Спине:

— Завтра в семь! У главного входа между двумя сломанными якорями!

— Якоря! Якоря! — заметило между делом Блюдо Щучины. так как было отчасти посеребрено обстоятельствами.

Чиновник Ишимбаев крупными, ясными буквами написал себе на бумаге: «Блюдо Щучины».

— Ну что, дождалась настоящей цены? — съехидничал Артебякин, и тут все невольно посмотрели на Петра Ивановича.

Петр Иванович надел на себя Почетную Шубу и стал неузнаваем. Так, наверное, преображается ценный промысловый моллюск, если его сначала под каким-нибудь предлогом вынуть из роскошной раковины, а потом как бы впервые вдеть.

Мех, когда-то пущенный по царской шубе, был вызволен с тех соболей. что перезимовали самые страшные зимы, и потому мех стал от мороза пушистым до чрезвычайности. Я думаю, им было так холодно, как никому прежде (а прежде перемерзло немало).

Подобно соболям и сам государь, было очевидно, пережил в этой шубе достаточно, еще, видать, Великим Князем, проверяя караулы с подветренной стороны.

Но оттого, что шуба во многих местах поистерлась, а левый рукав немного был вывихнут, шуба вовсе не потеряла, а, как старое вино, приобрела…

Много еще слов, рожденных среди лесов и долин обширной земли нашей, можно было бы сказать о славной Почетной Шубе с неизгладимым отпечатком собственного Его Императорского Величества Плеча, и уж было Белужья Башка открыла рот, как в залу вошли четверо, одетые по форме и с саблями.

Блюдо Щучины, скрывавшее до поры свою серебряную пробу, решило, что вот и пришли забирать в серебряные заводы на переплавку за вольные поступки на Двине, Немане, Тихом Доне и в приазовских плавнях.

Впрочем, недоразумение скоро разъяснилось. Форменная четверка оказалась Прусским правительством, прибывшим для изъявления протеста.

Ближе всех с русской стороны на данный момент к дипломатической службе была Осетриная Спина.

Прусское правительство с заграничным выражением на четырех лицах, рассмотрев на Петре Ивановиче бывших соболей, выразило ему и Артебякину, как делопроизводителю Адмиралтейства, наконец, протест против чрезмерных льгот, полученных Любекским пароходным обществом.

— А известно ли вам, господа, — переполняясь справедливым негодованием, сказал Петр Иванович, — что председателем Любекского пароходного общества является шеф нашего корпуса жандармов генерал Бенкендорф?!

— Известно, — горячилось Прусское правительство. — Так он у вас и железнодорожного общества председатель, и компании по страхованию от огня и страхованию жизни!..

— И это в высшей степени естественно для начальника корпуса жандармов, — торжествующе закончил начатую Прусской четверкой мысль Петр Иванович.

— И везде берет по десяти тысяч за место! — откровенно интриговало Прусское правительство.

— Кто сколько зарабатывает, тот столько и получает, — отвечал Петр Иванович с достоинством.

— Это происходит оттого, что Россия есть еще девушка в нравственном смысле! Никаких льгот Любекскому пароходному обществу под председательством хоть и генерала Бенкендорфа! — заявило Прусское правительство.

И тут не выдержала даже Балтика!!!

Нескончаемые льготы Любекскому пароходному обществу были настолько естественны, что морская стихия возмутилась Прусским вмешательством безбрежно…

Волны вздулись и, влекомые солидарностью с Любекским пароходным обществом, понеслись к Адмиралтейству.