–  Может, за дрова?

–  Она зимой живет в городе.

–  Овощи, фрукты ей поставляли.

–  Какие у Дериземли фрукты…

Майор задумался. Плечи в разворот, шеи нет, грудь мускулистым выступом. Крепышам размышления не к лицу - размышления к лицу тому лицу, на котором очки. То есть на мне.

–  Петр, а ведь думать мы стали не с начала…

–  Где же начало?

–  Анонимка.

–  Пока соберем образцы почерков, пока сделают экспертизу…

–  А давай логикой. Кто прислал анонимку?

–  Тот, у кого есть подозрение.

–  Может, даже и уверенность. Петр, а почему этот человек взялся за перо? Вернее так: кому охота писать анонимки?

–  Мало ли кому: гражданину, клеветнику, сутяге…

–  Или тому, кого это касается.

–  В каком смысле?

–  Например, сам боится…

–  Сергей, мы можем с тобой до утра перетирать вопрос и все-таки упремся в стену. Мотива-то преступления нет. Допустим, Амалия отравила. А зачем?

Это я уже слышал от начальника следственного отдела. Но у меня в ушах дрожали мои собственные, только что сказанные слова «Сам боится». Конечно, боится.

Не знаю, что майор узрел в моем лице, но спешно наполнил кружку до краев. Я отпил и признался:

–  Петр, я дурак.

–  Дурак никогда не признается, что он дурак, - не согласился со мной майор.

–  Докажу, что я глуп, как пустая бутылка.

–  Нет, не пустая, - уперся майор.

–  Я часто попадаю впросак.

–  А это что - просак?

–  Не знаю, наверное, яма.

–  Не просак, а прусак, такие тараканы. И правильно, что на них попадаешь, то есть наступаешь, их надо давить.

–  Петр, пришел как-то я в канцелярию и попросил у девочек дракулу.

–  А он у вас в прокуратуре?
– удивился майор.

–  Да, на шкафу.

–  Сергей, это мистика.

–  Конечно, потому что мне был нужен не дракула, а дырокол.

Мы смотрели друг на друга с некоторым раздражением. Я не понимал, почему он не верит в мою глупость, а майор, видимо, соображал, чем дырокол отличается от дракулы. И тогда я признался:

–  Петр, не умею считать до трех.

–  Объясни проще.

–  Хорошо. Если человек решил продать ружье, будет его заряжать и ставить у входной двери?

–  Это уже не до трех, а квадратный корень.

–  Еще проще. Дружили трое, двоих убили. Что остается делать третьему?

–  Бояться и сочинять анонимку, чтобы спастись, - четко, почти по-военному отчеканил майор.

–  Петр, угостим деда Никифора пивком?

Майор вскочил, будто напился не сонного пива, а бодрящего кофе.

А что за ним ходить - рядом дом. Деда Никифора привел не майор, а пивной запах из наших окон. Он деловито подсел к столу. Петр налил ему пива в стеклянную банку из-под маринованных огурцов. Дед пил пиво, как водку, - залпом. А мне вспомнилось желание купить третью глиняную кружку: вот оно, ясновиденье в натуре.

Юркие глазки деда в волосяных зарослях моргали выжидательно. Да и майор чего-то ждал от меня. Допроса? За пивом не допрашивают. Разговора? Для спокойного разговора роль Никифора была слишком неспокойна. Плюнув на все тактики и этики, я спросил почти истошно:

–  Дед, а почему ты жив?

Я ждал обиды, вопроса, матюга… Покопавшись указательным пальцем в бороде, Никифор попросил:

–  Налей еще пивка.

Я налил, он выпил. Опять-таки истошно-чужим голосом я рявкнул:

–  Дед, почему ты до сих пор жив?

–  А хрен его знает, - признался дед.

Он меня не понял, думая, что я интересуюсь его биологическим возрастом. Пришлось спросить циничнее:

–  Никифор, почему Висячин с Дериземлей убиты, а ты - нет?

–  Хрен его знает, - повторился он.

–  Жизнь прожил, о Боге надо думать, а ты?

–  Что - я?

–  Блевотина ты!
– не выдержал майор.
– Его друзей травят, как крыс, а он в волосах своих прячется.

–  Дайте еще пивка.

Пивка дали. На этот раз сосал он медленно, даже задумчиво, но, поставив банку, шарахнул ладонью по столу, матюгнулся и заявил:

–  Все расскажу! Только есть условие.

–  Какое?
– спросил я.

–  Везите сюда Митьку Ольшанина.

Мы с майором секундно переглянулись, потому что в следующую секунду майор выскочил к своей машине и уехал. Дома ли Ольшанин?