Стихотворения. Рецензия на сборник Анны Ахматовой «Четки»
Читать

Стихотворения. Рецензия на сборник Анны Ахматовой «Четки»

Стихи и поэзия

:

поэзия

.
Аннотация

Из «Черной тетради» З. Гиппиус: «…произошло, наконец, убийство Урицкого (студ<ент> Каннегисер) и одновременно ранение — в шею и грудь — Ленина. Урицкий умер на месте, Ленин выжил и сейчас поправляется. Большевики на это ответили тем, что арестовали 10 000 человек… Арестовывали под рядовку, не разбирая. С первого разу расстреляли 512, с официальным объявлением и списком имен. Затем расстреляли еще 500 без объявления. Не претендуют брать и расстреливать виноватых, нет, они так и говорят, что берут „заложников“, с тем, чтобы, убивая их косяками, устрашить количеством убиваемых. Объявили уже имена очередных пятисот, кого убьют вскоре… Нет ни одной буквально семьи, где бы не было схваченных, увезенных, совсем пропавших…» (Гиппиус З. <Дневники: В 2 кн.>–2. С. 139–140).

«Человеческому сердцу не нужно счастье, ему нужно сияние, — записывал перед казнью Леонид Каннегисер. — Если бы знали мои близкие, какое сияние наполняет сейчас душу мою, они бы блаженствовали, а не проливали слезы. В этой жизни, где так трудно к чему-нибудь привязаться по-настоящему, на всю глубину, — есть одно, к чему стоит стремиться, — слияние с божеством. Оно не дается даром никому, — но в каких страданиях мечется душа, возжаждавшая Бога, и на какие только муки не способна она, чтобы утолить эту жажду. И теперь всё — за мною, всё — позади, тоска, гнет, скитанья, неустроенность. Господь, как нежданный подарок, послал мне силы на подвиг; подвиг свершен — и в душе моей сияет неугасимая божественная лампада. Большего я от жизни не хотел, к большему я не стремился. Все мои прежние земные привязанности и мимолетные радости кажутся мне ребячеством, — и даже настоящее горе моих близких, их отчаянье, их безутешное страдание — тонет для меня в сиянии божественного света, разлитого во мне и вокруг меня».

Лулу

Не исполнив, Лулу, твоего порученья, Я покорно прошу у тебя снисхожденья. Мне не раз предлагали другие печенья, Но я дальше искал, преисполненный рвенья. Я спускался смиренно в глухие подвалы, Я входил в магазинов роскошные залы, Там малиной в глазури сверкали кораллы И манили смородины, в сахаре лалы. Я Бассейную, Невский, Литейный обрыскал, Я пускался в мудрейшие способы сыска, Где высоко, далеко, где близко, где низко, — Но печенья «Софи» не нашел ни огрызка.

Лунные блики, стройные башни…

Лунные блики, стройные башни, Тихие вздохи, и флейты, и шашни. Пьяные запахи лилий и роз, Вспышки далеких, невидимых гроз…

Для Вас в последний раз, быть может…

Для Вас в последний раз, быть может, Мое задвигалось перо, — Меня уж больше не тревожит Ваш образ нежный, мой Пьеро! Я Вам дарил часы и годы, Расцвет моих могучих сил, Но, меланхолик от природы, На Вас тоску лишь наводил. И образумил в час молитвы Меня услышавший Творец: Я бросил страсти, кончил битвы И буду мудрым наконец.

…подо льдом, подо льдом…

…подо льдом, подо льдом Мёртвым его утопили в проруби, И мёрзлая вода отмывает с трудом Запачканную кровью бороду. Под глазами глубокие синие круги, Полощется во рту вода сердитая, И тупо блестят лакированные сапоги На окоченелых ногах убитого. Он бьётся, скрючившись, лбом об лёд, Как будто в реке мёртвому холодно, Как будто он на помощь царицу зовёт Или обещает за спасенье золото. Власть и золото, давшиеся ему, Как Божий подарок! или всё роздано, И никто не пустит в ледяную тюрьму Хоть струйку сибирского родного воздуха?

В юдольной неге милых встреч…

В юдольной неге милых встреч Есть соучаствующий гений, Неуловимейшая речь — В ленивом ропоте растений. У зримых черт — незримый лик, И в сердце есть под каждой схимой По сладости неизъяснимой И сил таинственный родник.

19 февраля 1916 г. Санкт-Петербург

Оденет землю синий лед…

Оденет землю синий лед, Сверкнут блестящие морозы, Но не внезапно отцветет Блаженный куст тепличной розы. Есть жар, воспитанный в крови И не идущий сердца мимо, — И роза милая любви От увядания хранима.

16 мая 1916 г.

Смотр

На солнце, сверкая штыками — Пехота. За ней, в глубине, — Донцы-казаки. Пред полками — Керенский на белом коне. Он поднял усталые веки, Он речь говорит. Тишина. О, голос! Запомнить навеки: Россия. Свобода. Война. Сердца из огня и железа, А дух — зеленеющий дуб, И песня-орёл, Марсельеза, Летит из серебряных труб. На битву! — и бесы отпрянут, И сквозь потемневшую твердь Архангелы с завистью глянут На нашу весёлую смерть. И если, шатаясь от боли, К тебе припаду я, о, мать, И буду в покинутом поле С простреленной грудью лежать — Тогда у блаженного входа В предсмертном и радостном сне, Я вспомню — Россия, Свобода, Керенский на белом коне.

27 июня 1917, Павловск

Похищение

Потемнели горние края, Ночь пришла и небо опечалила — Час пробил, и легкая ладья От Господних берегов отчалила. И плыла она, плыла она, Белым ангелом руководимая: Тучи жались, пряталась луна… Крест и поле — вот страна родимая. Скованная льдом речонка спит, Снежным серебром блестит околица, На краю у поля дом стоит, Там над отроком священник молится. Ночь поет как птица Гамаюн. Как на зов в мороз и ночь не броситься? Или это только вьюжный вьюн По селу да по курганам носится? Бьется отрок. Ох, душа растет, Ох, в груди сейчас уж не поместится. «Слышу… Слышу… Кто меня зовет?» Над покойником священник крестится. Плачет в доме мать. Кругом семья Причитает, молится и кается, А по небу легкая ладья К берегам Господним пробирается.

Павловск, 1917 г.

О, кровь семнадцатого года!

О, кровь семнадцатого года! Еще бежит, бежит она — Ведь и веселая свобода Должна же быть защищена. Умрем — исполним назначенье. Но в сладость претворим сперва Себялюбивое мученье, Тоску и жалкие слова. Пойдем, не думая о многом, Мы только выйдем из тюрьмы, А смерть пусть ждет нас за порогом, Умрем — бессмертны станем мы.

Журфикс

В гостиной в чопорном кресле Расплачусь как мальчик сейчас, — Под лифом парижского дома Русалочье сердце у вас. В глазах — огонек золотистый, Насмешливо поднята бровь… Но ваши холодные губы, И с вами опасна любовь. Скорее из дома, где дамой В кругу говорливых гостей Русалка доверчивых губит По старой привычке своей: Уже я чрезмерно рассеян, Уже я невесел и нем… Нет, лучше я чая не выпью И желтого кэкса не съем.
в официальном магазине Литрес