— Знаешь, я побаиваюсь возвращаться к работе. Так уже все это далеко…

— Ничего-ничего, ты быстро восстановишься.

Шарко помолчал еще немножко, казалось взвешивая все за и против, и пожал плечами:

— Ладно, хрен с ним! Я настолько прилип к креслу задницей, что она уже сама принимает форму кресла. Скажи им, что буду на месте ближе к вечеру.

Когда врач из скорой, который занимался в клинике Салангро Людовиком Сенешалем, подошел к Люси, она как раз допивала кофе. Эскулап был высоким брюнетом, с тонкими чертами лица и великолепными зубами, в других обстоятельствах она бы наверняка на него запала — ее тип мужчины. На кармашке чересчур свободного для этого стройного красавца халата Люси прочитала: «Доктор Л. Турнель».

— Так что с ним, доктор?

— Никаких ранений, ничего похожего на кровоподтек, стало быть — ничего указывающего на травму. Офтальмологическое исследование не обнаружило ни малейшей патологии. Глазное дно в порядке, глазные яблоки подвижны, фотомоторные рефлексы нормальные, зрачок сокращается как положено. Но при этом Людовик Сенешаль ничего не видит.

— Тогда что же это за странная болезнь?

— Мы проведем более полное обследование, особенно надеемся на МРТ — вдруг покажет опухоль мозга.

— Разве от опухоли слепнут?

— Если она распространяется на зрительную хиазму, то слепнут.

Люси с трудом сглотнула. Людовик стал для нее всего-навсего далеким воспоминанием, но все-таки она разделила с ним семь месяцев жизни.

— А это можно вылечить?

— Зависит от величины опухоли, от ее расположения, от того, злокачественная она или доброкачественная. Я предпочел бы не ставить диагноз до сканирования. Если хотите, можете навестить вашего друга, он в палате двести восемь. — Прежде чем быстрым шагом удалиться, доктор пожал ей руку. Рукопожатие оказалось крепким.

Люси не хватило мужества одолевать ступени лестницы, и она решила подождать лифта. Две бессонные ночи в педиатрии, две ночи с плачем и рвотами, совершенно ее опустошили — не осталось ни капли энергии. К счастью, днем приходила мать и отпускала ее, чтобы она могла хоть немножко соснуть.

Она тихонько постучала в дверь и зашла в палату. Людовик лежал на кровати, уставившись в потолок. Люси почувствовала комок в горле: Сенешаль совсем не изменился… Конечно, еще маленько облысел, но лицо такое же круглое и мягкое, какое ей приглянулось, когда она впервые его увидела на сайте знакомств. Лицо сложившегося человека.

— Людовик, это я, Люси…

Он, услышав голос, повернул голову, но взгляд его оказался направлен не на нее — на стену напротив. Люси поежилась, растерла плечи. Людовик попытался улыбнуться:

— Можешь подойти ближе. Я не заразный.

Люси сделала несколько шагов и взяла его за руку:

— Все будет хорошо.

— Как странно, что набрался именно твой номер, а? Ведь мог бы получиться любой другой…

— И еще более странно, что я оказалась именно там, где нужно. Больница для меня сейчас — просто дом родной.

Она рассказала Людовику о болезни Жюльетты. В те семь месяцев Сенешаль виделся с близняшками, и девочки сильно к нему прониклись. Люси чувствовала, что нервничает все больше и больше, никак не выходила из головы мысль об этом ужасе, об опухоли, которая, возможно, зреет в голове ее бывшего.

— Они найдут, они разберутся, что с тобой такое.

— Они говорили тебе об опухоли, верно?

— Это просто гипотеза.

— Нет там никакой опухоли, Люси! Все дело в фильме.

— В каком фильме?

— Ну в том… с маленьким белым кружочком. В том, который я вчера нашел у одного коллекционера. Он был…

Люси заметила, что Людовик вцепился в простыню.

— Он был очень странный, этот фильм.

— Что значит «странный»?

— Странный — и все! До того странный, что я из-за него ослеп, черт побери, тебе мало?

Теперь он кричал. И дрожал. И, нащупав руку Люси, крепко за нее ухватился.

— Я уверен, что прежний владелец пришел на чердак именно за этим фильмом. И раскроил себе череп, свалившись со стремянки. Что-то должно было произойти, чтобы старику позарез понадобилось лезть черт знает куда ради какой-то короткометражки.

Люси чувствовала, что он на грани, а ей всегда было невыносимо видеть близких, друзей в отчаянии.

— Пожалуй, посмотрю-ка я сама эту короткометражку.

Он покачал головой:

— Нет-нет, я не хочу, чтоб и ты…

— Чтобы я тоже ослепла? Что за ерунда! Как можно ослепнуть оттого, что увидишь изображение на экране, объясни!

В ответ — молчание.

— Бобина осталась в проекторе?

Еще немного помолчав, Людовик уступил:

— Да. Нужно будет только проделать кое-какие операции, но я тебе их показывал. Помнишь?