– Какая мерзость! – кричал рыжий, когда бледнолицый пытался оттащить приятеля за плечи подальше от агонизировавшего чудовища. – О боги Средних Мест, никогда не ощущал и не видел ничего более отвратительного. Фу, липкая гадость!

Мысли бледнолицего работали более трезво:

– Главное другое. Отмыться теперь где? На запах этой гадости могут сбежаться другие многоногие, и тогда нам несдобровать. Давай хотя бы песком ототремся.

Но было уже поздно, и никакая чистка не помогла бы людям избежать новой, еще более зловещей встречи – на вершинах песчаных холмов возникли мрачные, расплывчатые среди окружавших сумерек, восьмилапые силуэты…

Вечером в медленно остывающих песках шастают не только двуногие, не только искатели сочных вкусных кактусов, не только готовые разрешиться от бремени самки громадных скорпионов и не только эти обитатели песчаных мест. Конечно, редко какая птица долетит хотя бы до середины того пути, который проделали за день рыжий и бледнолицый: раскаленный воздух, поднимающийся от скрипучих песков, изжаривает легкие пернатых в полете. К тому же птицы не находят в пустыне воду. А если им на глаза и попадаются сочные кактусы, то рядом, как правило, случаются и люди, мало способные проявить жалость к несчастной птице, а то и куда более опасные твари.

Четырехлапые животные тоже редкие гости среди песков. Зато в пустынях хватает других вечно голодных и коварных обитателей суши: скорпионов, пауков, многоножек и насекомых, которых редкие обитатели континента называют попросту многоногими или, уважительно, – Большими-С-Клешнями.

Огромные многоногие способны издалека, особенно ночью, чуять запахи и с помощью чувствительных волосков на лапах улавливать тепло или шаги, разносящиеся по песку. Именно эти их способности оказались роковыми в судьбе двоих усталых людей.

Недалеко от ущелья, где разыгралось сражение между людьми и громадной самкой скорпиона, зеленел небольшой оазис, который издавна обходили далеко стороной путники – и одиночки, и идущие по своим делам группами. Восемь высоких, несмотря на суровые условия песков, деревьев с голыми стволами и роскошными кронами росли в небольшом ущелье между песчаными холмами, корнями уходя глубоко вниз, минуя пески и глину и добираясь аж до каменистой почвы и потайных ручейков, несущих животворную воду.

Когда-то очень давно люди облюбовали это уютное местечко, где можно было добыть немного вкусной освежающей жидкости – сока деревьев, – сделав на их коре неширокие надрезы и подставив туда сосуд; за время недолгого разговора сосуд наполнялся остро пахнущей, необычной на вкус, но прекрасно утоляющей жажду влагой. Потом среди ветвей и листьев появились первые восьмилапые обитатели – сначала относительно небольшие, всего лишь с голову осла в размахе конечностей, но затем их постепенно сменили более крупные.

Крупные хищники беспощадно уничтожали меньших, занимая сети и коконы, поедая яйца и уже вылупившихся младенцев, оставляя болтаться среди листвы высохшие опустошенные шкуры и сплетая все новые и новые нити и расширяя тем самым свои владения. Спустя несколько поколений, вид с окрестных холмов на оазис для случайного путника представлялся ужасающий: ущелье, посреди которого поднимаются укутанные клочьями паутины несколько стволов.

Зеленые листья деревьев едва виднелись из-за плотных комков паутины, а торчавшие из них то тут, то там огромные лапы с устрашающими шипами и зубцами не внушили бы доверия никому. Впрочем, путники теперь старались как можно быстрее миновать это некогда приятное местечко…

Вот отсюда и пришли в соседнее ущелье многоногие. Легкий вечерний ветерок вместе с песчинками принес в их вертеп запах крови – и родственной, и совсем чуждой, но все равно, крови. Восьмилапые всеми своими чувствительными волосками внимали запаху, но недолго: хватило всего двух порывов ветра, чтобы они снялись с насиженных мест.

Устроившиеся в ветвях толстопузые самки, сидевшие возле коконов с яйцами и еще не давшие потомства, робко взиравшие на самок стройные самцы, ползающие вокруг деревьев в ожидании добычи, и крупные чудовища, набравшие силы и вес, – почти все поползли в ту сторону, откуда исходил запах…

– Ох, как болят ноги… – рыжий стонал, рассматривая нанесенные скорпионихой порезы. – А здесь что? Проклятье, какие раны!

Бледнолицый сердился. Сам он редко когда жаловался на боль, если случалось попадать в переделки, предпочитая молча терпеть, а потому резко бросил:

– Боги Средних Мест явно на тебя за что-то рассердились: ты ведь только что говорил о Больших-С-Клешнями? Вот и на тебе!

Про себя же сухощавый человек подумал: «Проклятье, не хватало только, чтобы сейчас у него ноги отказали! Хорошо хоть, яд эта тварь не успела выпустить, иначе, в лучшем случае, сожгла бы кожу, а в худшем и думать страшно. Как бы не пришлось теперь рыжего на себе нести!..»

Именно в этот момент его голова, отсеченная от туловища, отскочила в сторону, и кровь хлестнула из обрубка шеи. Глаза вмиг остекленели, их взгляд навсегда остался удивленным, губы раскрылись в последнем, так и не вырвавшемся крике, а цвет кожи быстро стал приобретать восковый оттенок, впрочем, невидимый в сумерках. Резкий, страшной силы удар мохнатой лапы паука, внезапно возвысившегося над двуногим, смахнул голову человека непринужденным, слегка ленивым движением – как порой взрослые дают подзатыльник расшалившемуся ребенку.