Спасибо, что вы выбрали сайт ThankYou.ru для загрузки лицензионного контента. Спасибо, что вы используете наш способ поддержки людей, которые вас вдохновляют. Не забывайте: чем чаще вы нажимаете кнопку «Спасибо», тем больше прекрасных произведений появляется на свет!

Названы пять произведений — финалистов очередной Премии Белкина, вручаемой за лучшую повесть года. Поделюсь впечатлениями.

В финал вышли три хорошие повести и две, скажем так, «объективно отражающие состояние литпроцесса».

Две из хороших я бы назвал, скорее, рассказами. (Возможно, авторы и писали их как рассказы, но редакторы, памятуя о премии, решили «пусть будет повесть». Это тоже «отражает состояние литпроцесса»: рассказы мы называем повестями, повести — романами, а романы — «событиями» и редко пишем. Бьёт это в первую очередь по рассказу: в «рассказах» теперь ходят лирические зарисовки и сценки, ну да и ладно.)

Хотя не ладно: жанр — это «модель личности» (выбором конфигурации личности определяется масштаб события, а масштабом события — объём текста). Значит, если мельчает жанр, о чём это говорит?..

Получается, все пять повестей «отражают».

Жизнь одного из бакинских дворов в муторные перестроечные годы, когда «Народный фронт» изгоняет армян и в оставленные ими дома вселяются те, кому «повезло». Написано немного натужно — не потому, что автор не умеет писать, наоборот: потому что помнит о том, что умеет, и старается писать хорошо. Персонажи от этого вышли чуть излишне этнографичными — слишком уж стремился передать интонации, «колорит»: не просто люди, а люди особые, но ведь загвоздка в том, что «особые» — это всегда чуть меньше, чем «просто люди». (Скажем, Александр Иличевский в романе «Перс» этой ловушки счастливо избежал.)

Но и «особым» людям сочувствуешь, привыкая к ним (да может быть, так и надо, всё-таки чужая культура, ты вот попади-ка туда живьём). Мамедов настоящий художник, его текст дышит, живёт; и красота его настоящая — увиденная, а не придуманная.

Это очень важно, по-моему, чтобы красота рождалась не из удачного подбора слов, а приходила из жизни: то есть вот художник приметил в жизни что-то и точно, по возможности без выкрутасов (которые могут навредить точности) это передал.

Например: двор готовится к празднику, зарезали барана, на земле лежит его голова. И тут Мамедов пишет: «Вокруг неё угадывается не совсем ещё отлетевшая, тихо перешедшая последнюю грань жизнь; это «не совсем ещё» чувствуют зелёные мухи и подранный кот, застывший по-египетски на крыше дворового туалета».

Увидели?.. Это как в живописи: бывает «хороший глаз», а бывает «хорошая рука», и глаз гораздо важнее. Художник предлагает не восхититься его умением, «смотрите, как я могу», а приглашает взглянуть вместе с ним на мир, восхититься красотой мира. Даже если это не «красота красивая», а мёртвая голова.

«У этого барана, когда он тут вокруг вас ходил и курдюком тряс, души больше было, чем у всего двора», — говоря словами одного из мамедовских персонажей.

О чём эта повесть? О том, что добро в людях способно победить зло, даже если сами они добрыми от этого не становятся. И даже в милиционере по имени Гюль-Бала души всё ж никак не меньше, чем в том баране.

Дело происходит в одной из многострадальных югославских провинций, разделённых на «зоны ответственности» натовских и российских войск. В православном анклаве на территории, заселённой в основном мусульманами. (Впрочем, автор их так не называет, у него все этнонимы и топонимы условны, потому что не в религиях и народах дело.)

В общем, те, которых больше, готовятся перебить тех, которых меньше. Российские спецслужбы организуют утечку оружия из части, чтобы тем, которых меньше, было чем защищаться. Малочисленный российский контингент принимает бой. Главный герой гибнет, и вместе с ним гибнет итальянский офицер, вступивший в бой вопреки должностной инструкции. Просто потому, что накануне видел в городке памятник — «мальчика с саблей», когда-то отомстившего захватчикам за отца и принявшего мученическую смерть. Или не просто поэтому.

Наумов не такой тонкий лирик, как Афанасий Мамедов, у него сам «материал» этого не потерпит, но о нём и его героях хочется сказать: «Люди с мужественной и нежной душой». Слова эти, увы, давно затёрты: нам редко выпадает случай понять, что где мужество, там и нежность. Умение принять смерть прочно связано с умением ценить и понимать жизнь, а если живёшь по-настоящему, то и пишешь по-настоящему (а не «чтобы литература»).

Впрочем, и с литературой у Наумова всё нормально, он зрелый мастер, просто не хочется тут рассуждать «о достоинствах». Это не «военная проза», не в большей степени «военная», чем рассказ Толстого «Рубка леса». И уж тем более не маканинский «человек на войне». Тут человек — везде человек.

Что немаловажно: автор либо сам служил в армии, либо хорошо вызнал, как она изнутри устроена, — редкое по нынешним временам достоинство.

О чём эта повесть? Бессмысленный вопрос. Всё понятно.

Молодец писательница, что всё это написала. Даже читать было непросто, а уж писать-то… Нет-нет, усилия не видны, напротив: написано легко, с драйвом. Авторская интонация с приметами разговорной речи даже несколько назойливо, на мой вкус, лезет на первый план. Но большинство критиков это ценят, называют словом «язык», так что…