— Сагбол, сагбол, — приложив руку к груди, с достоинством наклонил голову Амангельды.

Яков выдержал весь ритуал приветствия.

— Проспорил я Барату архара, пришлось идти на охоту, — пояснил он. — Дай, думаю, заеду посмотрю, как Амангельды живет. — И Яков рассказал, как разыграли Барата в бригаде, поспорив, что он не отнесет ночью нож к роднику, а Барат пошел и отнес.

— Ай, Барат, ай, Барат! — смеясь, покачал головой Амангельды. — Неужели так крепко спал? А почему он с тобой ко мне не пришел?

— На Асульму поехал, к вечеру будет здесь. Надо, говорит, проверить, какого ты архара убьешь. Наверное, думает, одному мне столько мяса не унести, помочь хочет.

— Есть бараны, есть, — закивал головой Амангельды, хотя по лицу его видно было, что он все-таки недоумевает: баранов и на Даугане сколько хочешь. Зачем же Якову и Барату потребовалось ехать на охоту в такую даль?

По знаку главы семьи женщины разостлали на поставленном прямо над арыком широком помосте сначала кошму, потом, ковер и чистую скатерть. Не успели Яков и Амангельды сбросить обувь и расположиться на ковре, поджав под себя ноги, как перед ними появились чашка с коурмой, горка чуреков и неизменный при встречах гостей зеленый геок-чай.

Кайманов хорошо знал обычаи туркмен, вместе с которыми вырос. Обычай запрещает, например, отламывать хлеб одной рукой, откусывать чурек зубами, следует отщипывать пальцами маленькие кусочки и отправлять их в рот.

Считается невежливым, если гость торопится объяснить главную цель прихода. Сначала надо узнать у хозяина, как его дела, как здоровье, в порядке ли хозяйство, ходил ли он на охоту и была ли она удачной? Только получив ответы на все предусмотренные ритуалом вопросы, можно переходить к главной теме беседы.

— Амангельды-ага, научи следы читать! — сказал наконец Яков. — Всю жизнь буду тебя благодарить.

Амангельды недоуменно развел руками:

— Как можно сразу научить следы читать? Всю жизнь надо учиться! Походи лет десять чопаном, сам научишься.

— Десять лет очень долго. Расскажи, как сам учился.

Амангельды снова пожал плечами. Обдумывая ответ, он налил в пиалы себе и Якову свежего чая, снял тельпек, под которым оказалась небольшая тюбетейка, глянул на Якова спокойными глазами, спросил:

— Почему пришел к Амангельды? Есть много других чопанов, лучше меня знают следы.

— Разве только чопаны следопыты? Я думаю, следы лучше знает охотник.

— Каждый чопан — охотник! — с гордостью произнес Амангельды. — Как тебе рассказать? — Он с сомнением покачал головой. — След видеть надо! Я мальчик был, когда первый раз след смотрел. У отца семь сыновей. Как прокормить? Отец пошел служить в туркменский полк джигитов. Ай, какой конь у отца был! Смелый был отец. Почту возил, бандитов ловил. На десять лет в джигиты пошел, зато с семьи налогов не брали. Из-за семьи и пошел.

Неторопливо рассказывая, Амангельды прихлебывал чай, время от времени поглядывал на Якова.

Большая семья была у отца. Жалованья не хватало. Дети, которые постарше, работали у бая Реза-Кули. Пять лет пас в песках байских верблюдов и Амангельды. Получал за это миску шурпы [31] и кусок чурека в день.

Воспоминания зажгли в глазах следопыта живые огоньки.

— Ты спрашиваешь, как я учился читать следы? Первым моим учителем был Рамазан Сулейман. Он и сейчас у нас живет. Мы зовем его опе-Сулейман, по-русски папаша Сулейман. Сколько ему лет, не знаю, а за дровами сам ездит. Плохо видит, шагов за десять только и различает кое-что. К шее ишака колокольчик привяжет и едет. Как-то спросил я его: «Эй, опе-Сулейман, как найдешь ишака, когда он лежит и головой не трясет?» «А я, — говорит, — пойду по следу, куда ишак пошел, смотрю: где он камень сбил, травку щипнул, где поскользнулся, так и найду». «А как, — спрашиваю, — своих баранов находишь?» «Надо келле работать, — отвечает опе-Сулейман. — У всех баранов совсем разный след. Мой баран, я его еще маленьким ягненком на руках таскал, знаю, какое у него копытце. У одного барашонка оно длиннее, у другого короче. Там, где копытце раздваивается, по-разному концы загнуты. На два шага впереди себя вижу и ладно. Увидел след, значит, барана своего найду».

— Тогда было так, — продолжал Амангельды. — След не знаешь, бай работы не даст. Семьдесят два верблюда имел Реза-Кули. Всех помнить надо: и по кличке, и у кого какой след. Реза-Кули придет, возьмет восемь или десять верблюдов и уведет в пески, потом заставляет искать. По следам верблюдов экзамен принимал. Помню, уж с неделю я у него работал. Пропал один верблюд. Реза-Кули пришел, спрашивает: «Какого верблюда нет?» Думал я, думал... Вспомнил! Марли, говорю, нет: след широкий, на подушке правой ноги шрам, острым камнем разрезал. Реза-Кули похвалил: «Ай, молодец Амангельды, правильно сказал. Иди ищи Марли». Я пошел, а он вслед смотрит: найду или не найду? Километров шесть или семь прошел, смотрю, большой куст сёчён стоит. След прямо в куст упирается, а дальше ничего нет. Как под землю провалился. Иду к баю. Ай, яш-улы, говорю, верблюд под землю ушел. Нет Марли. След до сечёна довел и в сёчён ушел. Сам я в сёчён боюсь идти, там змеи, а может быть, и яма. Реза-Кули смеется: «Пойдем, говорит, к кусту». Обошли мы кругом, а след за кустом дальше идет. У Марли чесотка была. Напер он на куст и прошел через него, чтоб ветками по бокам и под животом продрало, а куст поднялся и опять стоит. Когда нашли Марли, Реза-Кули говорит: «Правильно смотрел следы, Амангельды. Только следы смотреть мало. Келле думать надо. Представь себе, будто ты сам Марли. Как он своим келле думал, когда шел: «Ай, — думает Марли, — какой большой куст сёчёна, пройду я через него, может, не так живот чесаться будет...» Я сам этого Марли горчичной мазью от чесотки мазал, а тут не догадался. О каждом верблюде Реза-Кули меня спрашивал. Не знай я следа, другого бы чопаном взял...

Амангельды скупо улыбнулся, наблюдая, с каким вниманием слушает его Яков. Куст сёчёна — простой случай. Верблюд — не человек, на обман не способен. Контрабандист — иное дело: постарается обмануть и запутать. Попробуй узнай, как он шел, о чем думал?

В стороне от беседовавших Амангельды и Кайманова, прямо на улице, женщина пекла в тандыре чуреки. Не первый раз Яков видел тандыр — печку, похожую на перевернутый вверх дном большой горшок, обмазанный глиной, с закопченной дырой наверху. И не тандыр заинтересовал его. Загляделся он на женщину-туркменку: уж очень ловко у нее все получалось! Сначала она развела в тандыре огонь и все подбрасывала туда веточки саксаула. Из закопченной дыры жаркими языками вырывалось пламя, освещало лоб и глаза женщины, нижнюю часть лица, закрытую цветистым платком, плечи и грудь.