— Врывается мужик на скотный двор в костюме из новой стопроцентной шерсти, в «саламандре», — Герой Соцтруда, — кричит: «Дайте вдохнуть чистого, я с собственного юбилея убег!..» А вот при коммунизме люди будут жить где хотят и есть что хотят. Я буду жить в Толедо. А есть буду волованы с телятиной… Невский весь испортили. Каждое лето прокладывают фановую трубу.

Если Писатель Пе умрет, я умру тоже. Но я умру раньше, он изведет меня своим брюзжанием.

— А помнишь ли ты, как звали ту немку, которая в нашего Пашу Сливуху втюрилась?

— Эльзе. А почему ты спрашиваешь?

— Хорошо, что ты помнишь, а я забывать стал. Ты правда помнишь? А эти негодяи не верят. Я написал рассказ, так одна свинья с лебяжьей шеей подходит и говорит ласково: «Не верю». Другая сволочь бородой трясет, тоже не верит. Я ему сказал, что он утюг — свинячье корыто. Он нервы распустил и за сердце хватается… Знаешь, Аврора своего Ардальона бросила — другой у нее. Любит она замуж ходить. Это поиски счастья или сексуальная расторможенность?

Писатель Пе брюзжал, ворчал и матерился. Я даже подумывал: может, его под душ затолкать? Он, как помоет голову, становится умнее и спокойнее, даже интеллигентнее — ему мытая голова идет.

Я на губе сидел. Комендант гарнизона, мой бывший командир взвода, посадил меня на сутки на губу, он часто меня сажал за расхристанный вид. А его ординарец, мой дружок Васька, забирал меня с гауптвахты якобы полы мыть. Я возлежал в комендантском кабинете на широкой лавке. Мы травили баланду о будущей нашей шикарной жизни и вкусно ели — Васька умел вкусную жратву добыть или сам готовил. Он даже пироги умел печь.

Тут прибегает парень от шлагбаума, мы стояли в поселке под городом Альтштрелец, и говорит нам, утирая пот со лба, что какая-то немка рвется в расположение, — еще минутка и сломает шлагбаум.

— Вы только послушайте ее! Сдохнете.

Мы побежали — Васька дал мне ремень, их у него было штук шесть, и обмотки у него были.

На въезде в поселок у шлагбаума стояла девушка, хорошенькая, насупленная и круглоглазая, похожая на совенка. Она сказала: «Гутен таг» — и прочитала по слогам, глядя в бумажку:

— Па-шу Пе-ре-ве-со-ва. Ферштейн? — и уставилась на меня в упор и закипятила по-немецки: «Дер хер дас в глас…» — ну, все в таком роде.

Я ей галантно:

— Мадемуазель.

Она еще пуще кипит — даже ногой дрыгнула.

— Их бин нихт мадемуазель, их бин фройлейн. — И снова глянула в бумажку. — Я Па-ши-на дев-ка. Ферштейн? — И снова уставилась в глаза сердито, но на этот раз Ваське. — Шпрехен зи дойч?

— Ком битте нах комендатюр, — сказал Васька, побледнев. — Зер гут. — Васька улыбнулся всеми веснушками, веснушек у него было много, отчего и кличку он получил — Заляпанный.

Девушка пошла с нами бесстрашно, она все еще дулась на нас за нашу бестолковость, незнание немецкого языка и Перевесова Паши. А он, этот Перевесов, и есть наш Сливуха. Мы под следствием всем взводом, а тут приходит такая резвушка, рвется в расположение и заявляет: «Я Пашина девка». Тут не губой пахнет… Нам и без нее дисциплинарное подразделение высвечивается в перспективе… А Васька ей этаким страусом: «Зер гут. Битте шон…»

Расквартировали бригаду под Альтштрелецем в поселке то ли подземного порохового завода, то ли подземных пороховых складов — ветка железной дороги уходит под землю в туннель, а там вода. И всюду разбросаны ящики с бездымным порохом. Но местность красивая. Обширный холм — можно сказать, гора, и лес на ней ухоженный, свежий. По камням козы скачут — козочки…

В ротах пошло учение. Боевая подготовка. Строевая подготовка. Изучение материальной части: ППС — пистолет-пулемет Симонова, рожковый. Рожок-обойма заряжается тридцатью пятью унифицированными патронами, калибр 7,62.

На боевую подготовку взводы ходят кто в лесок, кто в поле. Учимся воевать. Оказывается, всю дорогу мы воевали неправильно.

Бегаем в атаку. На бегу начинаем играть в футбол — можно кружкой, можно пилоткой, предварительно набитой портянками и зашитой, — конечно, надо ее вывернуть. На строгий окрик командира взвода простодушно отвечаем вопросом:

— А что?

У молодых лейтенантов, прибывших к нам командирами, накапливаются амбиции большой карающей силы и дальнодействия.

— Опять на гауптвахту?

— Товарищ лейтенант, на гауптвахте процветает пьянство и позорная азартная игра в очко.

— Товарищ лейтенант, именно там мы и портимся.

Я сказал Писателю Пе:

— Надо сбивать футбольную команду. В разведке нам петля.

— Ротную? — спросил он.

— Кому нужна ротная? Надо сбивать бригадную. Станем играть на первенство корпуса, армии и всей группы войск.