Этого не произошло. Сын только вежливо поблагодарил ее за подарок, который больше предназначался той, что выдавала себя за его мать. Варе хотелось поселить в душе Елены Павловны беспокойство и безотчетный страх. И слова куклы: «Я знаю твою тайну», на ее взгляд, как раз способствовали этому. Ведь графиня хранила свою тайну уже десять лет.

А потом, во время домашнего концерта, Варя наконец-то увидела Владимира Ивановича. Граф не узнал ее. И специально для него Варя не только голосом, но всей своей изболевшейся душой запела ту песню, которая когда-то заманила его на делянку, где ее прятали. Она слышала, как в ее голосе дрожат слезы и тоска, страсть, радость и надежда. И увидела, как граф Петровский вздрогнул и подался вперед. Потрясенный, всмотрелся в ее лицо…

«Разгляди меня прежнюю! — хотелось выкрикнуть Варе. — Ту, что отдала тебе рассвет своей юности! Ту, что любила тебя больше жизни! Ту, которая все еще во мне, под этой изменившейся оболочкой. Не смотри на нее, смотри на меня!»

И теперь, когда Владимир Иванович поднимался к ней в номер, Варвара Крушинникова молила о том же. Застыв посреди огромной комнаты, она вся трепетала от радости и страха: «Зачем он пришел? Что именно хочет сказать мне? Услышал ли он в моей песне то, что я хотела до него донести? Почему выбежал из зала? Чтобы скрыть слезы? Или не мог больше видеть того, как я изменилась?»

Дверь приоткрылась, и Варя на мгновение закрыла глаза. Когда она вновь их открыла, Владимир Иванович уже стоял перед нею, сняв цилиндр.

— Здравствуй, Варенька, — тихо проговорил он.

И от этих простых слов у нее вдруг выступили слезы и сбилось дыхание. Она прижала к лицу платок, но граф заставил ее опустить руку.

— Не прячь лица… Дай же мне посмотреть на тебя.

— Я стала другой, — выдохнула Варя. — Но это лишь внешние изменения. В душе я все та же…

Он кивнул:

— Я и не сомневался в этом. Я ведь слышал, как ты пела. Такую красоту может родить только чистая душа…

Слезы уже не пощипывали глаза, теперь они струились по щекам, и Варя ничего не могла с этим поделать. Ей хотелось предстать перед графом красивой и уверенной в себе, а душа изнывала от боли.

— Я так виноват перед тобой, Варенька. — Граф осторожно сжал ее руку. — Я сломал тебе жизнь…

— Нет, не говори так! — воскликнула она. — Ты подарил мне самое большое счастье в жизни. Мою единственную любовь… Другой у меня никогда не было.

— Но я не имел права этого делать. Я ведь был не свободен. И сейчас не свободен.

«Он намекает на то, что между нами ничего не может быть!» — поняла Варя с отчаянием. Ей хотелось вцепиться в него обеими руками, истосковавшимися по ласке губами прильнуть к его рту, всем телом вжаться в его любимое тело. Но она стояла, не шевелясь, будто в ожидании приговора, который только он и мог ей вынести.

— Зачем вы лишили меня сына? — все же удалось ей спросить. — Неужели ты знал? Или это все она? Как ей удалось обмануть тебя?

На красивом лице графа отразилась мучительная боль.

— Никакого обмана не было. Я сам это придумал. Я не мог лишиться еще и своего ребенка, ведь я наверняка знал, что вскоре потеряю тебя. Но сын от любимой женщины должен был остаться со мной. Ты ведь не отдала бы мне его добровольно?

— Нет, — только и смогла выдавить Варя.

— Вот видишь… Тебе тоже хотелось бы оставить от меня такой след. К тому же… — Выпустив Варину руку, Владимир Иванович прошелся по комнате. — К тому же в браке у меня не могло быть детей. Ты ведь знаешь, что Элен, к сожалению, бесплодна?

— А жениться на мне…

— На крепостной? — перебил граф. — Душенька моя, ты в своем уме? Тогда еще не отменили крепостное право! Да и сейчас… Это же мезальянс, Варенька. Я не мог и не могу пойти на такое.

— А Крушинников пошел, — прошептала она, опустив голову.

Владимир Иванович пожал плечами:

— Твой супруг не был дворянином. Он не носил графский титул. А это, знаешь ли, обязывает.

— А любовь? Любовь ни к чему не обязывает? Впрочем, что я говорю, — спохватилась Варвара. — Любовь хороша лишь до тех пор, пока она настояна на полной свободе.

— О! — Владимир Иванович удивленно поднял брови. — Как ты стала рассуждать… Все-таки ты очень изменилась, Варя. Та, которую я любил, уже заласкала бы меня до одури.

— Потому что та Варя очень любила тебя, — с усилием проговорила она. — Я очень любила тебя. Ты был смыслом моей жизни. Светом звезды в кромешной тьме… Я шептала твое имя, когда ничто другое уже не могло придать мне сил. Ты был моей молитвой и песней. Единственной песней… Моим солнцем и радостью. Я думала, что больше никогда не увижу тебя, но ты продолжал жить в моем сердце, и это заставляло меня тянуть лямку под названием «жизнь». А ты отобрал у меня сына. Ты лишил меня единственного, что могло сделать мою жизнь счастливой…