Должно быть, она заметила интерес, написанный на его лице, поэтому продолжила:

— Полагаю, они должны ладить. Будь иначе, я бы, наверное, больше думала об этом, вы согласны?

Томас кивнул, вспомнив о бесконечных часах, которые он потратил, размышляя о своих родителях. При всей ее неискушенности и простодушии она могла быть удивительно проницательной.

— Моя мать бывает иногда сварливой, — сказала Амелия. — Впрочем, довольно часто. Но отец, похоже, не возражает. Он понимает, что она ворчит только потому, что считает своим долгом заботиться о дочерях, которые должны быть пристроены. Чего он и сам, конечно, желает. Просто ему не хочется вникать в детали.

Томас поймал себя на том, что одобрительно кивает. Пристроить пять дочерей — невероятно сложное дело.

— Обычно он слушает ее в течение нескольких минут, — продолжила Амелия, — потому что знает, как она любит аудиторию, но потом просто выбрасывает из головы все, что она наговорила, и отправляется на природу вместе со своими гончими. Думаю, это самые счастливые минуты в его жизни.

— С гончими?

— У него их двадцать пять.

— Господи.

Амелия скорчила гримаску.

— Мы пытаемся убедить его, что это слишком много, но он настаивает на том, что мужчина с пятью дочерьми заслуживает иметь в пять раз больше гончих.

Томас попытался подавить образ, возникший у него в голове.

— Умоляю, скажите мне, что ни одна из них не входит в ваше приданое.

— Вам следовало проверить, — отозвалась она, лукаво блеснув глазами. — Лично я никогда не видела брачного контракта.

Он устремил на нее долгий взгляд, затем сказал:

— Значит, нет. — Но поскольку она хранила молчание, добавил: — Надеюсь.

Амелия рассмеялась.

— Он не вынесет разлуки с ними. Меня он охотно сбыл бы с рук, но своих гончих… Никогда. — Она покачала головой. — А ваши родители, они ладили?

Томас помрачнел, и его голова заболела с новой силой.

— Нет.

Несколько мгновений она молча смотрела на него. Он не был уверен, что хочет знать, что она увидела в его лице, поскольку в ее глазах мелькнуло что-то похожее на жалость.

— Мне очень жаль.

— Не стоит, — деловито отозвался он. — Все в прошлом, они умерли, и ничего с этим не поделаешь.

— Но… — Она запнулась. — Впрочем, не важно.

Томас не собирался пускаться в откровения. Он никогда ни с кем не обсуждал своих родителей, даже с Гарри, а ведь тот был свидетелем всему. Но Амелия молчаливо сидела рядом с выражением такого понимания на лице… Впрочем, вряд ли она могла понять его, с ее благословенно скучной и традиционной семьей. Но в ее глазах светилось нечто теплое и доброжелательное, словно она всегда знала его и просто ждала, пока он узнает ее.

— Мой отец ненавидел мою мать. — Слова сорвались с его губ, прежде чем он успел осознать, что произносит их.

Ее глаза расширились, но она ничего не сказала.

— Он ненавидел все, чем она дорожила. Ведь она была дочерью торговца, знаете ли.

Амелия кивнула. Конечно, она знала. Все знали. Никого, похоже, это особенно не волновало, но все знали, что последняя герцогиня происходила из семьи, не имевшей даже дворянского звания, не говоря уже о титуле.

Титул. Какая ирония! Его отец провел всю жизнь, поклоняясь собственному титулу, а теперь оказывается, что он, возможно, вообще не был герцогом. Если, конечно, у родителей мистера Одли хватило ума пожениться.

— Уиндем? — тихо окликнула она.

Томас вскинул голову, повернувшись к ней. Должно быть, он слишком погрузился в собственные мысли.

— Томас, — напомнил он ей.

Ее щеки окрасил легкий румянец. Не смущения, понял он, а восторга. Эта мысль согрела его, добравшись до крохотного уголка сердца, дремавшего годами.

— Томас, — мягко повторила она.

Этого было достаточно, чтобы заставить его продолжить.

— Он женился на ней до того, как получил титул, — объяснил он. — Еще когда был третьим сыном.

— Один из братьев, кажется, утонул?

О да, обожаемый Джон, который, возможно, оставил собственного законного сына.

— Он был средним сыном, не так ли? — тихо спросила Амелия.

Томас кивнул. Он не собирался рассказывать ей, что произошло накануне. Боже правый, это было безумие. Менее суток назад он беззаботно целовал ее в саду, решив, что пришло время сделать ее герцогиней, а теперь даже не знает, кто он такой.

— Джон, — заставил он себя сказать. — Он был любимчиком моей бабушки. Его корабль затонул в Ирландском море. А через год лихорадка унесла старого герцога и его наследника — обоих в течение одной недели, — и мой отец вдруг унаследовал титул.