— Да перестань, ты же убьешь меня!

— Ну и что, если убью? Одной мерзкой тварью будет на свете меньше, и все тут!

Она упала на пол, а Фонарь пинал ее ногами и молотил кулаками.

— Отвечай, наконец! — вопил он. — Как она слиняла отсюдова?

— Сжалься, перестань! Она сама смоталась.

— Сама? Ишь ты, сама? Ничего лучше не придумала? Получай, падла, поймешь, что значит разозлить меня!

Фонарю показалось мало колотить ее руками и ногами, и он схватился за деревянный брусок, который выпустил было из рук.

— Ну, бандитка, — кричал он, — сейчас я тебя проучу, запомнишь!

И дубина, со свистом разрезав воздух, опустилась с глухим стуком на плечи Пантеры, со стонами валявшейся на полу. К несчастью для злополучной женщины Фонарь был из тех, кто, начав зверствовать, меры не знает. Пантера стонала, но не в крик. Это еще больше бесило его, он наносил ей все более жестокие удары.

— Нет, ты отвечай, ты отвечай! — повторил он, не находя других слов, так был взбешен. Дубина, между тем, так и ходила по плечам несчастной женщины. Потом еще более сильный удар пришелся ей по затылку. Пытаясь убежать, она приподнялась и прохрипела:

— Подлец, убил меня!

Одним пинком Фонарь опять уложил ее.

— Убьешь тебя, как же! — приговаривал он. — Я тебя проучу, ты у меня будешь по струнке ходить. Получай! Получай! И еще, на закуску.

Он схватил стул за ножки, поднял его над головой и с размаху ударил им Пантеру по голове.

И тут случилось что-то страшное и непредвиденное. Спинка стула пришлась Пантере как раз по лбу; из-под челки выступила тонкая красная струйка, потом все лицо залил густой поток крови, а тело изогнулось в страшной судороге. До Фонаря дошло, что он тяжело ранил свою любовницу, и он совсем потерял голову.

— Ладно, хватит с тебя! — заявил он, отбрасывая стул прочь. — Вставай и налей нам выпить. Потом еще потолкуем.

Но Пантера не встала. Она лежала на чердачном полу, вытянувшись по весь рост, и уже не вздрагивала.

— Ну, чего ты там? — спросил Фонарь невольно дрогнувшим голосом.

Ответа не было. Рыдания Пантеры смолкли.

— Черт те что такое… — пробормотал Фонарь. Он упал на колени и приподнял Пантеру. Ее неподвижное тело обмякло у него в руках.

Фонарь молча застыл, не шевелясь, дрожа от страха, не зная, что сказать, что сделать. Он смотрел на неподвижное тело Пантеры, свесив руки, раскрыв рот, уставившись в одну точку, на лбу его выступил холодный пот. Голова кружилась, Фонарь ничего не соображал. До него еще не дошло, почему молчит Пантера, но он смутно чувствовал, что надвигается беда, и он вот-вот узнает что-то ужасное. Потом она разозлился: что же это такое, в самом деле, из огня да в полымя, что ни затевай, все идет прахом, вечно трясешься, того гляди — влипнешь. Ну и штуки откалывает эта Пантера, пусть не воображает, что эти обмороки ей с рук сойдут — это ведь обморок, верно? Просто-напросто обморок, черт ее дери?

Он опять гаркнул, но голос его вздрагивал:

— Пантера, эй, подымайся, шкура дерьмовая!

Но Пантера оставалась неподвижной, и наконец Фонарь заметил, что она не дышит. Сидя на корточках, он схватил ее за волосы, дернул что было силы и стукнул ее головой об пол.

— Говори, наконец, чертовка, хватит прикидываться, герцогиню из себя строишь?

И вот Фонарь уже больше не мог ругаться, кричать, буйствовать. Он разжал руку, которой держал Пантеру за волосы, и невольно вздрогнул, услыхав, как ее голова стукнулась об пол. И тут же заметил, что в уголках ее губ появилась красноватая пена.

Тогда он все понял. Холодный пот заблестел у него на висках, и он пробормотал:

— Бог ты мой, никак окачурилась? Черт ее раздери, с нее станется. Куда же теперь с ней деваться? — И Фонарь замер в полной неподвижности перед трупом любовницы, которую он так подло прикончил.

— Так-то оно так, да не так, — приговаривал он, как бы про себя, — если она окачурилась, это скверно… дело табак!

Внезапно снизу раздался голос Глазка:

— Что я тебе говорил, Фонарь? Говорил я, что она тебе рога обломает, твоя краля-то… Ух, и задала она тебе, должно быть, трепку! Что скажешь, старик!

Фонарь не отвечал.

Наконец, он подбежал к лазу.

— А ты, ты… — закричал он. И стал спускаться по лесенке. На последней ступеньке он нос к носу столкнулся с Глазком.

— Я? Что я? — спросил тот.

Фонарь смерил его взглядом.

— Ты, — заявил он, — выметайся живо вон! Мотай, говорю, отсюда, черт тебя побери, или ровно столько же получишь! — И не поясняя своей мысли, ничего не растолковывая, он схватил Глазка за шиворот и вышвырнул его за дверь.