— Я ему сказал, что нам Россия не простит поражения, — медленно, проговорил Жабинский. — Ваша карта бита! — воскликнул он радостно и тотчас спохватился, что негоже злорадствовать над старшим начальником, — Извините, ваше превосходительство!

— За что же вы извиняетесь, князь? — не понял Радецкий.

— Выигрышу своему обрадовался, ваше превосходительство!

— Выигрышу всегда надо радоваться: и в картах, и в боевом деле, — назидательно проговорил Радецкий, закручивая свой пышный ус. — Победа хороша всякая, даже в борьбе с милым и слабым полом. А что по этому поводу думает наш уважаемый гость?

— Он считает лучшим выигрышем успех в бою, то есть выигранное сражение, — ответил Верещагин.

— А у нас есть и выигранные сражения. Не так ли, господа? — спросил Радецкий.

— Безусловно! — подтвердил Гершельман.

— Шипка и Плевна прославили Россию и ее непобедимую армию! — воскликнул Жабинский.

— У непобедимой были и поражения, — не согласился Радецкий. — Я так думаю, господа: армия, даже и лучшая, может иметь поражения, но она обязательно должна выиграть решающую и завершающую битву. Тогда ей прощают все ошибки, неудачи и потери, большие и малые.

Точно так, ваше превосходительство, я ответил своему ротному, — торопливо проговорил Жабинский, — Я ему сказал, что мертвые, замерзшие на Шипке, встанут в один ряд с теми, кто пал героями в августовском сражении или кто брал Плевну и пленил Осман-пашу.

— Правильно ответили. И вообще, князь, вы умеете красиво говорить! — похвалил Радецкий, — Меня бог лишил этого дара, — Да что вы, ваше превосходительство! — горячо возразил Жабинский, — Вы только послушайте, что говорят о вас солдаты. Вы забыли, что когда-то сказали им, а они помнят слово в слово.

— Умеете вы красиво говорить, князь, умеете! — повторил Радецкий, тасуя колоду и готовясь к раздаче карт.

— Я говорю в глаза только правду, ваше превосходительство. — Жабинский покорно склонил голову.

— Недавно я имел разговор с одним прытким борзопие-цем, — .сказал Радецкий. — Вы, говорит он мне, придумали прекрасные слова: на Шипке все спокойно. Но эти слова, мол, совершенно искажают истинное положение вещей.

— Интересно знать, Федор Федорович, а что же ответили ему вы? — спросил Верещагин.

— Что ответил ему я? — Радецкий быстро взглянул на Верещагина. — Я ему тоже сказал истину: а разве будет лучше, если я начну сообщать в телеграммах, сколько в течение суток у меня замерзло на Шипке? Если я встревожу тысячи, десятки тысяч семей, которые решат, что их родственники и друзья находятся именно на Шипке и что среди этих сотен обмороженных или умерших окажутся обязательно их отцы, их сыновья, мужья?

— Но ведь они все равно узнают! — заметил Верещагин.

— Потом, потом!. Когда придет победа — легче будет восприниматься и личное горе… Прыткого журналиста интересовало и другое: не собираются ли судить тех, кто привел на Шипку раздетых и разутых людей, — Радецкий взглянул на Гершельмана. _

— Гнать надо с позиций этих прытких! — осерчал Гершельман.

— И все-таки меня интересует ваш ответ этому журналисту, — сказал Верещагин, припоминая своих друзей корреспондентов и стараясь угадать, кто бы из них отважился на эти смелые и честные вопросы.

— Мое дело, говорю, удержать Шипку, — ответил Радецкий. — Снабжением армии занимаются интенданты и товарищества, а интендантами и товариществами займется прокурор, коль они в чем-то виноваты… Господа, что мы делаем? Играем в преферанс или обсуждаем наше военное положение? Для всякого дела свой час!

Верещагин хотел заметить, что, по слухам, для Шипки у Федора Федоровича остается очень мало времени, что даже обедает он не всегда с охотой: так увлечен он этим винтом. Но сказать так — значит обидеть генерала.

Радецкий только-только успел раздать карты, как в его жилище вошел офицер, закутанный в башлык и всякие шарфы, с покрасневшим от мороза носом и белым инеем на темной бороде и усах.

— Что, эскулап? — нахмурился Радецкий.

— Морозы усиливаются, ваше превосходительство, — доложил врач. — Число обмороженных возрастает значительно. А мы еще не отправили тех, кто прибыл сутки назад.

— Пусть добираются до Габрова пешком, — посоветовал Радецкий.