Шрифт:
Затонский и на это реагировал спокойно:
— Но ведь Ильич не националист, а признает целесообразность борьбы пролетариата за национальное освобождение. Ленин отстаивает самоопределение во имя интернационального единения трудящихся всех наций…
— Опять Ленин! — замахал руками Пятаков. — Скоро будет съезд партии, и мы еще увидим, кто из нас прав!
Они остановились на углу Бибиковского бульвара.
И хорошо, что не свернули за угол. Иначе бедный Саша Горовиц очутился бы в неловком положении.
Выбежав несколько минут назад за угол Бибиковского бульвара, Саша — в неудержимом порыве вперед — ступил было на мостовую, устремляясь к противоположному тротуару, но вдруг остановился и повернул к ограде университета.
Подле университетской ограды сидел нищий, а Саша никогда не мог равнодушно пройти мимо просивших милостыню. Он торопливо начал рыться в карманах.
Однако во всех карманах не нашлось ни копейки. Саша забыл, что именно из–за отсутствия денег он так и не пообедал сегодня. Как же быть?
Горовиц порвал со своей зажиточной родней, но не смог избавиться от чувства как бы вины и ответственности за класс, который его породил. Кроме того, был он попросту человеком доброго сердца. А нищий и на самом деле вызывал жалость: весь в лохмотьях, и сквозь прорехи можно пересчитать ребра. Саша поспешно снял тужурку, затем также стремительно сорвал с себя рубашку, сунул нищему в руки, напялил тужурку на голое тело — и со всех ног бросился к бульвару.
В эту минуту Пятаков и Затонский остановились на углу.
— Ты — оппортунист! — уже кричал Пятаков. — Ты — отступник! Ты — сектант!
— А я думаю, — спокойно гудел Затонский, — что мы не имеем права уступать село националисту Грушевскому. Центральная рада вот созвала крестьянский съезд, и теперь не мы, а Грушевский…
Споря, они перешли на другую сторону бульвара. Саша Горовиц заметил их и стремглав помчался прочь.
Они пересекли бульвар и миновали дом Центральной рады, даже не взглянув на него, поглощенные спором.
Они спорили и шли.
А город продолжал жить своей жизнью: у каменной ограды сидел нищий, недоуменно разглядывая рубашку; по улице промаршировали юнкера с песней: «Скажи–ка, дядя, ведь недаром…»; из ресторана Франсуа на углу Фундуклеевской доносилась пьяная песня: «Карамбамбули, отцов наследство, питье любимое для нас»; в меблированных номерах «Северные» кто–то выводил: «Сонце низенько, вечір близенько, спішу до тебе, моє серденько… ”
А они спорили и шли.
ВЕЛИКИЙ, НЕИСКУПИМЫЙ ГРЕХ
1
Чествование французского министра–социалиста было обставлено со всей пышностью, какая оказалась возможной в столь короткий срок: высокий гость прибыл слишком уж неожиданно.
Над куполом Купеческого собрания был поднят государственный штандарт Французской республики: сине–бело–красный.
Перед Купеческим собранием, то есть, собственно, перед штандартом великой державы–союзницы, вдоль тротуара выстроился почетный караул из юнкеров всех военных училищ.
Напротив — в круглом павильоне трамвайной станции посреди Александровской площади — расположился сводный гарнизонный оркестр, неустанно исполнявший «Марсельезу» — гимн республики Франции, который после Февральской революции был принят и как гимн революционной России.
В том, что отныне оба дружественных государства — Франция и Россия — имели, таким образом, один гимн, можно было усмотреть особый смысл: люди умеренные принимали это лишь как трогательный символ единения государственных интересов двух великих держав; более экспансивные обращали внимание на то, что социальные устои Французской республики выражаются формулой «либертэ, эгалитэ, фратернитэ», и тешили себя надеждой, что вслед за общим гимном «свобода, равенство и братство» воцарятся также и в России.
Потому–то в толпе, собравшейся в конце Крещатика и на Александровской площади, то и дело раздавались приветственные клики «Вив ля Франс» — из группы умеренных и «Да здравствует свобода, равенство и братство» — из группы более экспансивных.
Внутрь здания на митинг пропускались депутации общественных организаций, явившиеся со своим знаменем, а персонально — только руководители организаций и учреждений по личным удостоверениям.
Удостоверения проверяли два офицера.
2
Винниченко знал этих двух поручиков, хорошо знали его и они, офицеры для особых поручений при командующем военным округом. Винниченко протянул им мандат заместителя председателя Центральной рады и сказал: