«Вот оно… молодец я… чувствую, в этот раз рыдать и на брюхе ползать буду сама…»

– Чего рамсите опять? – раздался за спиной голос Ворона, и Марина обернулась.

– С чего взял? – как можно равнодушнее спросила она, но Мишка не повелся:

– Давай, втирай мне тут! Хохлина твой рванул как литерный поезд, чуть ворота мне не выставил. От хорошей жизни, что ли?

Коваль скривилась – не хватало еще Ворона в роли семейного психолога! Она ткнула в пепельницу окурок и неласково посмотрела на непрошеного специалиста по ссорам между супругами:

– Ты давно такой стал грамотный? Вместо «здрасте» лекции по психологии семейной жизни мне читать будешь? Не фигово нынче в твоем доме гостей встречают – «макаром» в лобешник.

Ворон коротко хохотнул и вынул из бара бутылку виски, выразительно щелкнул по ней пальцами:

– Может, сбрызнем конфликт? Полегчает.

– Я виски не пью. И вообще пить не хочу.

– Ох, Наковальня-Наковальня, вот не был бы я к тебе так расположен, давно бы уже убрал, – весело продолжал Мишка, наливая в стакан коричневатую жидкость.

– Кишка у тебя тонковата, – отпарировала Марина спокойно и уселась в глубокое кресло, закинув ногу на ногу.

Ворон окинул ее ноги долгим взглядом и вдруг проговорил севшим голосом:

– А ведь я тебя любил, Наковальня. Не показывал никогда, но любил. Завидовал Хохлу твоему – такая баба досталась отморозку ни за что ни про что… Со мной-то ты бы вообще королевой была…

– Если бы ты только знал, как ты мне в этом плане безразличен, ты бы разрыдался, – насмешливо бросила Марина, старательно маскируя удивление – ей всегда казалось, что Ворон терпеть ее не может, а оно вон как…

– А я и разрыдался бы, – согласно кивнул он и сделал большой глоток, – раньше разрыдался бы, а сейчас… Знаешь, когда чего-то очень долго хочешь, потом это желание входит в привычку, и ты уже боишься, что оно исполнится. Потому что – вдруг все окажется совсем не так, как ты мечтал? Обидно, да? А я не люблю обиженным быть.

Марина захохотала, откинувшись на спинку кресла. Ей на самом деле вдруг стало весело, и даже ссора с Хохлом отошла на второй план. Откровение Ворона изрядно ее рассмешило и только подтвердило мысль, высказанную когда-то давно ее первым телохранителем Олегом Черепом. Тот предрекал ей в свое время множество поклонников разного калибра и то, что мало кто из мужчин сможет равнодушно находиться рядом с ее вызывающей, броской красотой. Марина тогда посмеялась и отшутилась, назвав все это ревнивым бредом влюбленного телохранителя, но потом, с годами, все чаще убеждалась в правоте Олега.

– Хорош закатываться, – вдруг став хмурым, бросил Ворон, – давай лучше подумаем, откуда сегодня едва не прилетело.

– Ты подумай лучше, как это «едва не прилетело» к тебе в дом беспрепятственно проникло, – посоветовала Марина. – Что за охрана у тебя, а? Как ты вообще еще сам-то живой?

– Это я разберусь, тут ты права, – признал Мишка, покручивая пустой стакан, – Леон что-то совсем страх потерял в последнее время.

Личный телохранитель Ворона был начальником всей Мишкиной охраны, и именно ему стоило теперь опасаться гнева хозяина. Широкоплечий, статный тридцатипятилетний Леон, прозванный так за пристрастие к одноименному фильму и герою Жана Рено, всегда был осторожен и внимателен в выборе охранников, но сегодняшнее происшествие ставило под сомнение заявленную в его характеристике квалификацию.

– Надо Леона тряхнуть, – задумчиво проговорил Ворон, снова потянувшись к бутылке.

– Не думаю, что он в теме, – отозвалась Марина, рассматривая картину на стене, которой раньше в этой комнате не было. – Откуда искусство? – поинтересовалась она и, когда Ворон непонимающе уставился на нее, указала на картину.

– А-а, это… подарили.

– Кто? – не отставала Коваль, сама еще не понимая, что именно так привлекло ее внимание. Обычная картина – осенний пейзаж, вид из окна, косой дождь, забрызганное стекло, сквозь которое угадывается силуэт высотного дома.

– Да так… коммерс один. Владелец банка, в котором у меня кое-какие активы хранятся.

– И давно?

– Слушай, ты чего темнишь? – тихо озлился Мишка, которому эта игра в вопросы успела надоесть.

Марина встала и подошла к картине, провела пальцем по резной золоченой раме, постучала по полотну.

– А давай снимем.

– Да на хрена?! – взвился потерявший терпение Ворон, но наткнулся на холодный взгляд исподлобья и немного утих: – Зачем снимать-то, так, что ли, фигово видишь? Очки тогда закажи, не жмоться.

Коваль только покачала головой и никак не прокомментировала ехидное замечание.

– Поможешь или мне самой корячиться?

Ворон со стоном покинул кресло и приблизился к стене:

– Вот же ты какая язва, Наковальня! Ну, чего тебе с этой мазни, а? Это даже не репродукция чего-то путного, так – мазня любительская.

Он приподнял картину вверх, пытаясь снять ее с гвоздя, но ничего не вышло.

– Тяжелая, черт… Леон! – заорал он во весь голос, и телохранитель возник через минуту: