— Я хотел украсть ее! Как кавказскую пленницу! Натали, прости меня, я тебя очень люблю…

А вдруг это правда? Бывает же так — преступник влюбляется в свою жертву…

Хотя, если «включить голову», как говорит Лена, то что-то не сходится в этой схеме — зачем он тогда стрелял? Не из травматического оружия — из боевого. Калибра девять миллиметров — так, кажется, говорил Таганцев.

Обнаружив, что дверь черного хода закрыта, Ната развернулась и… уткнулась носом в широкую мужскую грудь. Она взвизгнула от испуга, потому что не сразу поняла — грудь эта, обтянутая тонкой тканью рубашки, принадлежит Таганцеву.

— Тихо-тихо, — пробормотал Константин, отступая на шаг. — Извини, если напугал. Просто ты куда-то не туда двинула, вот я и решил…

— Проследить? — усмехнулась Натка.

— Да нет, до дома тебя проводить, — смутился Таганцев. — Ну, подвезти, в смысле…

— Подвези, — легко согласилась Натка, оперевшись на руку, которую Константин галантно, но весьма неуклюже выставил перед собой. — Только мне сначала за Сенькой в детский садик заехать нужно.

— Не вопрос. — Константин Сергеевич толкнул дверь черного хода, и она легко отворилась, словно он знал волшебное «сим-сим».

До стоянки они дошли чинно и молча. Натка чувствовала, как сильно бухает сквозь тонкую рубашку лейтенантское сердце, но что это значит, не понимала — волнуется он от ее близости, или в большом теле и сердце большое, оттого и бухает.

— Прошу, — распахнул он дверь «девятки». В салоне пахло бензином и дешевым куревом.

Натка невольно вспомнила холеный «Лексус» с кожей и тонким ароматом внутри.

— Не «Ламборджини», конечно, — вздохнул Таганцев, — но кой-чего может…

Ловким движением он через окно прицепил на крышу мигалку.

— Ну? — подмигнул Константин Натке. — На спецзадание? С ветерком?

И они помчались, нарушая все правила.

В детском саду, ясное дело, их шумное появление произвело фурор. Дети и воспитатели прилипли к окнам, стараясь рассмотреть «девятку» с мигалкой, и только Сенька, увидев Таганцева, буркнул:

— А вот и полиция. Не прошло и полгода.

Константин Сергеевич протянул ему огромную лапищу. Сенька, секунду подумав, вложил в нее маленькую ладошку. Они обменялись молчаливым крепким рукопожатием под любопытными взглядами Сенькиных одногруппников.

Лейтенант взгромоздил пацана себе на плечи и широкими шагами направился к машине. Натка едва успевала за ним.

— Ого! — восхитился Сенька. — Вот это высота, я понимаю! А ты галопом можешь?

Пришлось лейтенанту припустить галопом под Наткин хохот, потому что скачущий Таганцев — зрелище не для слабонервных…

Сенька нырнул на заднее сиденье, Ната села вперед.

— Он из меня веревки вьет, — весело пожаловался Константин, садясь за руль.

— А ты не вейся. Не поддавайся, в смысле. Что ты, детей не знаешь?

— Не знаю. Откуда мне знать-то?

— Тогда не показывай дурной пример в смысле гонки с мигалкой, — шепотом попросила Ната.

Таганцев кивнул и чинно поехал со скоростью сорок.

— Здесь шестьдесят вообще-то разрешено, — хмыкнул Сенька. — Потоку мешаешь.

Константин прибавил скорость и проворчал:

— Ну, что я говорил? Веревки вьет.

— А у тебя пистолет есть? — тоном паиньки поинтересовался Арсений.

— Какой же опер без пистолета? — усмехнулся Таганцев.

Натка с тревогой посмотрела на лейтенанта — разговор зашел в опасное русло, но, как предупредить Константина, чтобы он не углублялся в тему оружия, она не знала.

— А пострелять дашь?

— Сенька! — прикрикнула Натка на сына.

— Я в твоем возрасте тоже хотел пострелять, — вздохнул Константин. — А теперь вот… только в крайнем случае и, поверь мне, с большой неохотой.

— Значит, не дашь… — Сенька надулся и отвернулся к окну.

— Дам, — засмеялся Таганцев, поймав испуганный взгляд Натки. — Лет через… дцать! Когда опером станешь.

— Стану! — завопил Сенька. — Вы с мамой поженитесь, на пенсию пойдете, а я преступников ловить буду и вас кормить!

— От ни фига себе, распределил… — опешил Таганцев. — Хотя что-то в этих планах на жизнь есть… положительное, а, Наталья Владимировна?

Обернувшись, Натка отвесила Сеньке подзатыльник и, указав на панельную девятиэтажку, сказала:

— Вот здесь, пожалуйста, притормози.

Константин остановился с горьким чувством, что Натка сейчас уйдет, а он ей так и не сказал самого главного.