Шрифт:
а в глазах потемнело и стало трудно дышать. Слуга резко
осадил лошадь и стоял молча, тяжело дыша.
— Говори! — хрипло приказал Анри.
— Беда, господин! Маргарита повесилась.
Уже понимая, что произошло самое худшее из того, что и
предположить было невозможно, Анри вцепился в гриву
коня, боясь упасть на землю; наконец, взяв себя в руки,
сказал Генриху:
— Поехали быстрее.
Они скакали тем же галопом, каким приближался к ним
недавно слуга, отставший теперь, очевидно, загнав лошадь. В
голове у него была только одна мысль: «Почему?»
Скакавший рядом Генрих молчал, как молчал и Анри,
понимавший, что спрашивать слугу не имело смысла,
поскольку тот не мог знать всего, но понимавший также, что
дальнейшие известия будут ещё тяжелее.
1б2
У ворот замка с недостроенной ещё стеной небольшой
группой стояли все вернувшиеся из похода его люди, молча
наблюдая за господами. Они въехали в замок с безлюдным
двором, подъехали к донжону, внутри которого их встречали
испуганные слуги, а перед комнатой Маргариты он встретил
плачущую её служанку, упавшую вдруг к его ногам. Невеста
лежала в своей постели — аккуратно прибранная, чисто
одетая, со сложенными на груди руками, со спокойным,
уверенным и таким прекрасным и милым ему лицом. Анри
показалось, что она вот-вот откроет глаза и улыбнется
навстречу его приходу, но ничего не произошло: веки её не
дрогнули, не шевельнулся ни один мускул на лице. У её
изголовья сидел, рыдая, её отец, старый уже и немощный
шевалье, поднявший голову при появлении Анри,
опустившемуся на колени перед постелью невесты. А тот,
погладив её белокурые волосы, бесконечно дорогое ему лицо,
зарыдал от спазма, тяжело и надолго сдавившего горло, хотел
поднять кусок ткани, прикрывшей её шею, но не решился и
вдруг встал и взглянул на тестя. Он не спросил ничего, но
тот, понимая, о чем он хочет спросить, сказал тихо:
— Право сеньора.
— Что?! — задохнулся Анри. — Ведь мы даже не
обвенчались.
Чувствуя, как в нем вскипает ярость, он вышел из
комнаты, подозвал служанку:
— Рассказывай, как это случилось.
Та, плача, всхлипывая и сбиваясь, рассказала, что
прошлым вечером прискакали слуги графа де Монтбарда с
приказом Маргарите прибыть к нему в замок, мотивировав
этот приказ правом первой брачной ночи. Очевидно,
понимая, что никто не сможет противиться прибывшим,
поскольку все воины были в походе, да к тому же такое право
было в ходу, Маргарита молча повиновалась приказу и уехала
с прибывшими за ней слугами графа. Утром её привезли
1б2
обратно двое из тех же слуг. Она прошла к себе, а потом
позвала меня и попросила приготовить ей воду, чтобы
помыться.
— Когда она помылась, то отослала меня, попросив
передать вам слова графа, сказанные ей ночью: «Ты будешь
моей потому, что это мое право, и ещё потому, что твой
жених отнял у меня жену, а я отниму сегодня у него невесту».
Хотя меня смутил её приказ, но мне в голову не могло
прийти, что она задумала.
Генрих ждал его у донжона вместе с начальником стражи,
оставленной Анри в замке на время своего отсутствия.
Оправдываясь, тот говорил, что приехавший отряд был не
менее чем из двадцати человек, а при недостроенных стенах
замка их сопротивление впятеро превосходящему
противнику было бы бесполезным, и Анри отпустил его,
приказав собрать во внутреннем дворе всех воинов. После
его ухода он сказал Генриху:
— Собери к вечеру всех, кто был с нами в походе, и,
пожалуйста, проследи, чтобы сведения о нашем возвращении
не дошли до графа.
— Сделаю всё, что надо, но скажи, как же мы возьмем
замок графа?
— Я поклялся, что убью его, и я это сделаю, даже если
погибну сам. Жду к вечеру всех в том же составе.
Они прошли во внутренний двор, где Генриху подвели
коня, и он уехал, а собравшихся воинов Анри распустил по