Торос моргнул раз, другой. В нем колыхнулось недовольство.

– В следующий раз рядом никого может не оказаться, - наконец промолвил бородатый воин.
– Думаю, что если ты получишь парочку уроков, то сможешь постоять за себя и сам.

– Я очень благодарен вам за помощь, мастер Торос. Но я не хочу быть абордажником, - признался я.

Неприкасаемый плотно сжал губы, осуждающе покачал головой:

– Какая разница чего ты хочешь, юнга? Контракт подписывал?

Он дождался моего неловкого кивка:

– Значит должен понимать, что если тебя назначат убирать помои за шаманом - ты должен будешь убрать. Если сказали, что пойдешь в абордажную команду - значит пойдешь! Старик лично беседовал с капитаном о твоем переходе в абордажную команду. Кто ты против слова Старика?

Злить того, кого боятся Волк и Сиплый - неблагоразумно. А Старик точно не поймет, если юнга решит что может ставить старшего офицера в неловкое положение перед капитаном.

– Вы не научите меня против воли. Я не хочу подчиняться Волку!
– буркнул я.

Торос вдруг посветлел лицом:

– Вот оно что. Никогда не умел хорошо говорить. Всегда непонятно объясняю. Драться проще. Теперь понятно, почему сопротивляешься! Ну сияй Светлый Бог вечно. Ты не будешь подчиняться Волку.

Я непонимающе посмотрел на Неприкасаемого с немым вопросом в глазах: "Как?".

– Совсем оледневший щенок тебе достался, брат. А я говорил, что ты бы еще его на коленях встретил, и с мольбами слезным. Пожалуйста, мальчик из снегов, стань моим учеником, - криво улыбнулся Буран.
– Помнишь ли ты, могучий юнга, песни бардеров о бродячих Неприкасаемых, которые пересекают Пустыню, восстанавливая справедливость? Одинокие фигуры проявляются в пурге, чтобы найти какого-нибудь мальчика, и через неделю тот уже может свергать губернаторов и крошить врагов десятками. Помнишь?

Я и вправду слышал такие истории.

– Это вранье, юнга. Поверь мне, - Буран вернулся к разминке.

– Ты перейдешь под командование офицеров абордажной команды только после того как воин-неудачник из Ордена Неприкасаемых закончит твое обучение. Когдаон решит, что оно закончено. Отжимайся, - сказал Торос и встал, наконец, с кровати. Сунул ноги в пушистые унты.

Я стал отжиматься. Честно говоря, до этого момента мне не доводилось заниматься бесполезным, на мой взгляд, делом. Я видел, как кое-кто из моряков начинает утро с зарядки, видел как на спор кружат "лестницы" абордажники, соревнуясь между собой и запуская серии отжиманий от одного до восьмидесяти и обратно. Но сам не пробовал, как бы дико не звучало такое признание. Но до того момента, как оказался на полу каюты Неприкасаемых - был уверен, что смогу проявить себя достойно. Ведь ничего сложного в этом нет. Сгибай да разгибай руки. Но после четвертого десятка, я стал понимать, что устал. Заныли мышцы, зажглись сокрытым пламенем. Дыхание стало сбиваться.

Торос стоял надо мною и молчал. Буран кружился в разминке, искоса наблюдая за моими отжиманиями, и снисходительное внимание Неприкасаемых подстегивало, врать не стану. Будило злость.

С каждым разом налившиеся металлом мышцы работали все медленнее, с меня лил пот, но я не останавливался. Медленно, очень медленно, скрипя зубами, чувствуя, как дрожат руки, я боролся с желанием растянуться на грязном ковре и просипеть:

"Все".

Интересно, как бы все повернулось, если бы так оно и случилось? Бессмысленно гадать, но нет-нет да пробудится в голове такая мысль. Что было бы если...

Если...

Наконец я упал, не удержавшись. Компас больно впился мне в грудь ребром, и я одеревеневшими руками уперся в пол, рванулся раз другой. Перевел дыхание, попытался еще раз, но мышцы отказывались мне подчиняться. Из горла сам собой вырвался глухой рык, я зажмурился, стараясь представить, как сила переливается в измученные руки. Как тело поднимается вверх. Назло снисхождению Неприкасаемых.

И мышцы послушались. Грудь оторвалась от перепачканной шерсти, острый угол компаса перестал терзать ребро. Руки дрожали как в лихорадке, глаза заливал пот, но я старался. Изо всех сил старался. Локти ломило от боли, пресс как окаменел и грозил растрескаться от напряжения. Еще чуть-чуть! Совсем чуть-чуть!

Нет.

Я плюхнулся обратно на пол, и выругался от боли в ребрах. Торос хмыкнул, Буран повис на странном сооружении посреди каюты и, не сводя с меня взгляда, принялся подтягиваться. У него это получалось с такой легкостью, будто крепкий воин состоял из воздуха.

Я лег поудобнее, чтобы снизить боль от компаса и вновь попытался отжаться.

– Хватит, - сжалился надо мною бородач. Под разгоряченной щекой приятно кололся холодный ковер, перед глазами плыли черно-красные круги, сердце колотилось так, будто я пробежал пару миль.

В такие моменты время исчезает. Прекращает быть тем, к чему мы привыкли. Здесь и всегда. Мне кажется, я мог бы пролежать так вечность. Мне казалось, будто я так и сделал. Что прошли годы и века, и мир растаял, а я все лежал на этом ковре, приходя в себя после "испытания".

– Будем работать, юнга, - спустя тысячи лет донесся до меня голос Тороса.
– Может хотя бы из тебя выйдет толк. Может я хоть что-то смогу сделать в этой жизни.

– Как же ты доморозил меня, Торос, - простонал на окраине вселенной Буран.
– Во всей Пустыне не найти большего нытика чем ты, честно.