Фонограф вдруг с треском разлетелся на куски. Осколки, взвизгнув шрапнелью, едва не изувечили Джо. А посреди обручей из воды и огня возникла огромная, свирепая, искаженная злобой морда. Смутный девичий образ исчез, а то, что уставилось на Джо, пронизывало его, будто смертоносные лучи. Морда изрыгала проклятия на незнакомом языке. Джо отпрянул, потрясенный гневом Глиммунга. Обычные предметы, через которые Глиммунг только что действовал, рассыпались в прах. И кашемировая шаль, и даже два основных обруча. Стены подвала дрогнули, будто от подземного толчка. Раздался зловещий хруст, словно оседали древние руины. На пол посыпались обломки, а затем и сам пол раскололся, как сухая глина. «Боже милостивый, а Смит еще называл его дряхлым...» Дом рушился, летели кирпич и штукатурка. Кусок трубы крепко припечатал Джо по затылку. Джо явственно услыхал тысячеголосую песню ужаса.

— Я поеду! — заорал он что есть мочи, закрыв глаза и обхватив руками голову.— Простите меня! Я понял, для вас это очень важно!

Выросший из ниоткуда гигантский кулак обхватил Джо вокруг поясницы, сжал и приподнял в воздух, словно намереваясь скомкать человека, как газетный лист. На мгновение Джо увидел злой, пылающий, плавящий глаз — один глаз! — и тогда разбушевавшаяся стихия успокоилась. Давление на поясницу стало слабее... совсем прекратилось. Но Джо этого хватило с лихвой. «Хорошо, если у меня не поломаны ребра, — подумал он. — Неплохо бы пройти медицинское обследование перед отлетом с Земли. Просто для профилактики».

— Я переправлю вас в центральный зал кливлендского кос-мопорта, — сказал Глиммунг. — У вас найдется достаточно денег, чтобы добраться до планеты Плаумэна. Летите текущим рейсом; домой за вещами не возвращайтесь — там вас поджидают бойцы. Возьмите. — Глиммунг сунул Джо что-то в руку. На свету предмет отливал множеством ярких пятен. Затем они помутнели, а после потекли нитевидными потоками, сливаясь в новый орнамент. А потом — в другой. Джо чувствовал себя так, будто ему в лицо плеснули кружку кипятка.

— Фрагмент, — несколько самодовольно пояснил Глиммунг.

— Эт-то к-кусок разбитой в-вазы из храма? — От изумления у Джо с трудом ворочался язык. — Почему же вы мне не показали раньше? «Я бы сразу согласился, — закончил он про себя, — если б... если б хоть немного представлял, о чем идет речь».

— Теперь вы знаете, к чему приложите свой талант. — В голосе Глиммунга смешались насмешка и гордость.

Человек — это ангел, сошедший с ума. Когда-то люди — все люди — были настоящими ангелами, и в те времена у них имелся выбор между добром и злом. А потом что-то случилось. Что-то нарушилось или не состоялось. И они оказались перед необходимостью выбирать меньшее из двух зол. Это свело их с ума, и они превратились в людей.

Ожидая на пластиковой скамье кливлендского космопорта свой рейс, Джо никак не мог унять бивший его озноб. Впереди страшная работа — в том смысле страшная, что предъявляла невиданные требования к его скромным способностям. «Я похож на перекати-поле, — думал Джо. — Болтаюсь на ветру, меня гонит, несет куда-то, словно ком сухой травы».

Сила. Сила бытия и противостоящий ей мир небытия — что предпочтительнее? Сила всякий раз выдыхается в конце пути, и это, должно быть, означает, что она больше не нужна. Сила — бытие — вещь временная. А мир — небытие — вечен, он существовал до его рождения и пребудет после его смерти. Период усилия, лежащий в промежутке, — всего лишь эпизод, недолгое напряжение взятых напрокат мышц — тела, которому суждено вернуться... к истинному владельцу.

Не повстречай Джо Глиммунга, подобные мысли никогда бы не проклюнулись сквозь вялую корку его полусонного, отупевшего мозга. Но в Глиммунге Джо увидел вечную, самообновляющуюся силу. Глиммунг, как звезда, горел собственным светом, ни у кого ничего не выпрашивая. Он и прекрасен, как звезда. Он — гладь озера, цветущее поле, безлюдная вечерняя улица, над которой угасает закат. Закат угаснет, сумерки перельются во тьму, но Глиммунг по-прежнему будет сиять, как бы очищая своим светом всех и все вокруг. Он — свет, проникающий в душу, в те закоулки души, что тронуты тленом. И светом своим он выжигает червоточины гнили и разложения, здесь и там, этих немых свидетелей невостребованной жизни.

Джо сидел в зале космопорта, в неудобном пластиковом кресле, и вслушивался в гул ракетных двигателей. Повернув голову, он увидел сквозь огромное окно стартующий ЛБ-4. Здание космопорта содрогнулось. Спустя несколько секунд корабль исчез.

«Передо мною тишина непролазной топи, — думал Джо, — и зловещие, хищные звуки гигантских машин разрывают эту тишину...»

Он встал и прошел через зал ожидания к будке Исповедальной Службы. Бросив монетку в прорезь, он наугад набрал шифр. Стрелка указателя остановилась на Дзен.

— Скажи, что мучит тебя. — Голос учителя-старца был исполнен сострадания и покоя. Он говорил так, будто не существовало земной суеты и забот, будто не было самого времени.

— Мне страшно, — сказал Джо. — Семь месяцев я маялся от безделья, а теперь вот нашел работу. Но она может и вовсе выключить меня из жизни в Солнечной системе. А вдруг я не справлюсь? Вдруг я за это время растерял все способности?

— Ты и работал, и не работал, — донесся плавный, невесомый голос старца, — а самое трудное занятие — это не работать.