Широкие груди и копыта лосей ломали кусты и молодые деревца и не видели преграды там, где пешему вою пройти было бы затруднительно.

Овсень поторопился не зря. Когда сотня подъехала к своим ладьям, лодки с Ладоги-моря уже были в пределах даже ночной непогодной малой видимости. И сотник едва успел предупредить своих караульных, чтобы ничего не говорили юному конунгу про увиденный драккар. Но Ансгару и без того было неспокойно, и, видимо, он сильно доставал своего кормчего, который слишком торопливо и с радостью выставлял трап, чтобы спустить конунга на берег.

— Ведь шли же перед нами три драккара Дома Синего Ворона, — продолжил Ансгар уже на берегу. — Не могли же они испариться.

— Но мы же не знаем, куда они пошли, — ответил сотник Большака. — Посмотри, какое большое Ладога-море. В любую сторону могли пойти, а след в воде вынюхивать мы не умеем. Еще по суше бы — следопыты Овсеня могли бы найти. Но здесь — море.

— Все «драконы», дядюшка Овсень, на полночь идут, — сказал, выныривая из-под ног воев и расталкивая их мешком, который нес на плече, мелкий домовушка Извеча. — И нам туда надо.

— Откуда ты-то знаешь? — вступил в круг Хлюп, который вместе с дварфом Хаствитом, не оставившим свой тяжеленный топор, плавал вместе с конунгом.

Взамен своего короткого ножа для чистки рыбы причальный выпросил, наверное, у кого-то из воев большущий нож с деревянными резными ножнами. Этот тяжелый нож для него был, по сути дела, мечом, и нелюдь гордо носил его на поясе.

— Птица летала. Говорила. Не простая птица. Всем говорила, что туда идти след. И быстрее идти. Все бросить и идти, — детский голосок Извечи внушал недоверие.

— Что еще за птица?

— Смеян! — позвал Овсень.

— Была птица… Большая белая чайка была, — ответил Смеян из-за пределов круга. — Всеведа с Заряной, думаю, прислали. Я не такой чуткий, как нелюдь, но тоже что-то слышал. Правда, разобрать не смог. Мне, чтобы разобрать, камлать надо. А я не успевал. А нелюдь, особенно когда больной, всегда втрое против человека слышит. У него при болезни все обостряется. Слышал он. Можно не сомневаться.

— Кто больной? — серьезно спросил сотник. — Извеча?

— Извеча, — подтвердил шаман.

— Не больной я, дядюшка Овсень, не больной, — робко отказывался домовушка из страха, что его ссадят с лодки, потому что больных на ладьях, слышал он еще в городище Огненной Собаки, не любят, потому как от них заразиться боятся.

Овсень в сомнении покачал головой и присмотрелся к домовушке внимательнее.

— На него кто-то сильную порчу шлет, — сказал Смеян. — Совсем еще заклинание замкнуть не успел, я защиту Извече сделал, но часть осталась. Мне камлать надо, тогда сниму все. Но для камланья у меня пока сил мало. Чуть позже я его совсем поправлю.

— Кто же и за что на Извечу может порчу слать? — удивился Овсень. — Извеча никому в жизни зла не делал.

— За добро тоже зло прийти может, — уклончиво ответил шаман. — Камлать буду, тогда скажу. Нити вижу, но они рвутся, только дотронусь. Нельзя из этого мира нити того мира трогать. Я силы от этого совсем теряю, как Гунналуг. Но у колдуна сил больше. Хотя ему тоже нельзя. А мне совсем нельзя.

— В полуночную сторону надо плыть, — повторил Извеча, надеясь, что сейчас вот поплывут, и тогда его, больного, не высадят с лодки.

— А ты когда сможешь камлать? — не обращая на домовушку внимания, спросил сотник Смеяна.

— Скоро… Еще чуть-чуть отдохну, и буду, — пообещал шаман. — Два дня, может быть, три дня. И камлать буду.

— Я одного не могу понять, — заметил Велемир. — Кому мог Извеча помешать? Понимаю, на сотника порчу слали бы. На меня, на конунга. Но на домовушку… Зачем?

— Камлать буду, тогда скажу, — повторил шаман.

— Тогда отплываем немедленно, — энергично сказал сотник, словно только сейчас до него дошел смысл всего сказанного Извечей и Смеяном. — У нас два пути в полуночную сторону. Мы поплывем по Нево-реке. Может, догоним драккары Дома Синего Ворона. Не будем время попусту тратить. В путь…

— Я на воде себя всегда лучше чувствую, чем на земле, — согласился Большака. — Вода как-то надежнее. Никто из-за угла или из-за дерева с топором не выскочит.

— А что еще птица сказала? — повернулся сотник Овсень к Извече.

— Ничего. Голосом Заряны звала.

— Заряны? — больше других удивился шаман. — Всеведа — это я еще понял бы, но как Заряна-то может? Ты что-то путаешь.

— Голосом Заряны, — упрямо повторил нелюдь. — Дядюшку Овсеня звала. Просила поторопиться. Я голос Заряны ни с чем не спутаю.