Александра не знала, как у нее вырвалось это имя. Она спросила почти машинально, так одуряюще действовала на нее безнадежная обстановка этой маленькой, похожей на гроб, палаты. Эрдель широко раскрыл глаза и рванулся, делая попытку сесть. Покачнулся стоявший в изголовье штатив, нагруженный несколькими бутылями. Александра придержала пластиковую стойку:

– Осторожно, лежите. Я ничего такого не сказала. Это логично было предположить. Тихонова заболела как раз тогда, когда вы стали говорить со мной о неотвратимости судьбы… Вы навещали ее, а потом заболели сами.

– Откуда…

– Ваша жена рассказала о ней.

– Вечно…

Эрдель не договорил. Стиснув побелевшие губы, он смотрел прямо перед собой. В этот миг он был прежним – упрямым, несгибаемым, и, глядя на него, Александра понадеялась, что сама болезнь, чем бы она ни была, отступит перед этим человеком.

– Нет, я не заразился от нее, – мрачно сказал Эрдель, очнувшись от своих мыслей. – И вас я тоже не заражу. Теперь я понимаю, что ТАК это не передается. Но вы должны были послушаться меня и уехать.

– Если это не эпидемия, тогда почему…

– Саша, это другое… – Эрдель отвернулся к стене, окрашенной сиреневой масляной краской. Дышал он тяжело, неровно, каждый вдох давался ему с трудом. – Вас могут втянуть в историю… Лена жива еще?

Александра выпустила его руку, привстав, и тут же снова опустилась на стул.

– Тихонова? – Не дождавшись ответа, она сказала, пытаясь вложить в свой голос всю убедительность, которая была ей доступна: – Жива, и хорошо себя чувствует.

– Значит, у меня тоже есть надежда, – ответил Эрдель после паузы.

Дверь палаты отворилась. Вошла медсестра, принявшая у Александры подачку. Сделав ей условный знак, которого женщина, впрочем, не поняла, она подошла к постели больного и воткнула иглу в другую бутыль. Мило улыбнувшись, удалилась, подмигнув на прощание, будто намекая на некий факт, известный лишь им двоим.

– А Воронов? – после паузы спросил Эрдель.

– Во… – поперхнулась Александра и тут же добавила: – Не знаю.

– Разве вчера вы не были на выставке, где он умер?

Вопрос застал женщину врасплох. С минуту она сидела, опустив голову, без всякой надобности разглядывая свои руки. Потом подняла глаза и встретила взгляд Эрделя, вновь повернувшего к ней голову.

– Да, я видела его смерть.

– И какое впечатление? – задыхаясь, поинтересовался Эрдель.

Александра замолчала надолго. Она не знала, куда деть взгляд и наконец устремила его на капельницу. Раствор медленно, капля за каплей, перетекал из перевернутой бутыли в вену Эрделя. Женщина молчала, пока больной ее не окликнул:

– Ну так что?

– Он умер внезапно.

– Вам так показалось, – заявил Эрдель, отдышавшись после очередного приступа. – Ничего внезапного тут не было.

– Откуда вы знаете, что мы с ним виделись? Откуда вы вообще узнали о его смерти?

Теперь паузу взял Эрдель. Он закрыл глаза и, помедлив, ответил без всякого выражения, не поднимая век:

– Таня даже забрала у меня телефон, чтобы никто не мог со мной связаться. И тут всех настроила, чтобы никого не пускали. Видите ли, боится, что меня расстроят печальные новости. Но, как вы на своем опыте убедились, попасть в палату все же можно.

– К вам кто-то приходил сегодня?

– Вчера. – Не открывая глаз, Эрдель слабо усмехнулся. Эта бессильная улыбка, адресованная пустоте, ужаснула Александру. Она видела теперь яснее, чем прежде, как вымотан мужчина, как мало сил у него осталось для того, чтобы сопротивляться болезни.

– Что с вами? – шепотом спросила она. – Хотя бы это вы можете мне сказать?

Эрдель взглянул на нее лихорадочно блестящими глазами и сипло вздохнул:

– Ничего особенного, Саша. Это что-то вроде медленной смерти.

Женщина содрогнулась:

– Это не диагноз.

– А диагноза нет. И если бы даже его успели поставить, было бы слишком поздно. Мне капают витамины, антибиотики, но не знаю, какое все это оказывает действие. Воронов вообще не лечился. Он узнал, что заболел, вчера утром, когда и мне стало плохо. Такой здоровяк… И сразу конец. А я никогда не отличался крепким здоровьем, и вот, еще тяну… А Лена – женщина, борется дольше всех… С нее началось…

Помедлив, Эрдель, неотрывно глядя на собеседницу, продолжил:

– Я не хочу, чтобы кончилось вами, Саша. Повторяю – уезжайте, пока целы, не просите объяснений, не надо спорить. Поверьте на слово старому другу.

– Я не могу уехать сейчас, – тоскливо ответила она. – Я уже сказала…

– Тогда я умываю руки. Я пытался вас предупредить.

– Так не предупреждают, – возразила женщина. – Я взрослый человек, мне можно сказать больше, чем вы сказали. Можно сказать все! Полное неведение, и на его фоне такие приказы – это немыслимо.