— Я тебе уже говорил, из неё стрелять можно будет быстро, до тебя не всякий враг живым дойдет.

— Не всё равно малая она, какая-то

В моей голове зашумел алкоголь и… И я вспомнил, спиртовая горелка, вот что продам Никодиму, теперь только не забыть. Как она устроена, не помню. Но горючее есть. И ещё забрезжили, кое, какие идеи.

— Чего молчишь? — Голос Степана вырвал меня из страны грез и вернул к нашим баранам, к самому себе.

— Тебе что не нравиться?

— Что пуля маленькая будет.

— Я тебе разных понаделаю, хоть на медведя, хочешь на человека. — Экспансивные пули, мамонта остановят. На самом деле там видно будет.

— Всё равно, не правильно это, не получится у тебя, — С чего Степан так упорствует? Вроде пили наравне, или я пропустил?

Я сходил к печке, взял уголёк и прямо на столе набросал схему пули, обычной. Они посмотрели на него и единодушно вынесли свое решение, что эта херня далеко не улетит, а точность будет такая что камнем легче будет попасть. Наверно выпитое сыграло свою роль, я пустился в пространные объяснения законов баллистики. Из которых знал только одно, закрученный вокруг оси снаряд летит далеко. Не убедил. По их враз поскучневшим рожам, стало понятно, говорю для себя. Обиженно замолк, потянулся к кувшину, плеснул себе Никодимовки, потом ещё, ещё…

Пробуждение было не из приятных, в глотке как кошки нагадили, череп скалился и жил своей жизнью. Ноги подкашивались и подгибались, норовя уронить бренный организм. Поэтому видеть довольного жизнью и веселого Никодима было выше моих сил, — Ты отравитель, я к тебе как к человеку, а ты?

— Я тебе что наливал? Мы со Степой и облизнуться не успели, как ты кувшин высосал. Что хреново? — Участливо поинтересовался он.

— Я хоть не буянил вчера?

— Какой. Ты допил, что было в кружке, обозвал нас по матери, упал на стол и захрапел, когда тебя стали будить, обложил Степана, матерно, короче тебя здесь и оставили.

— У тебя кисленькое ещё есть? — Жалостно спросил я, — Полечиться. А то в себя не приду.

— Как знал, с собой прихватил, — Он вытащил из-за спины и всунул мне в руки, запотевший глиняный сосуд с лекарством.

Господи, как же хорошо…

Спустя некоторое время, я уже чувствовал себя гораздо лучше, и смог даже сесть и даже встать. Добрел до стола уселся и обхватил многострадальную голову руками.

— Ну, герой жив? — Раздался голос за моей спиной, оглядываться было выше моих сил и смог только промычать что-то невнятное. Передо мной поставили нечто горячее и пахнущее сгоревшим углем, с трудом разлепил опухшие глаза.

Передо мной стоял самовар. Сверкающий надраенной медью, исходящий паром из неплотно прикрытой крышки, почти, такой как я описал. Потрогал резные ручки, прикоснулся к кранику, подставил кружку и в неё полился кипяток. — У тебя получилось. — Никодим сам сиял не меньше своего детища. Я попробовал заглянуть внутрь и обжегся.

— Из дерева здесь ручки должны быть, а не медные. — Прихватив рукавом, приподнял, внутри всё было покрыто слоем олова.

— Я тут его мужикам показал…

— Каким?

— В трактире, так им понравилось, заказали аж две штуки, и чтоб не меньше чем на ведро было.

— Ты ещё для них блюдо круглое делай, а то спалят сами себя, тебя же виноватым сделают. И трубу для него надобно больше, чтоб тяга была, дымить меньше будет. — Советы выпадали из меня с трудом. Думать совсем не хотелось, посидев ещё немного, съел кусок пирога с рыбой. Добрался до лавки и, рухнув на неё без сил, провалился в сон.

Очнулся из липкой дремы только к вечеру, вялым, но хотя бы живым.

— Проспался, ну ты и дрыхнуть, здоров, — Никодим стоял около стола. — Вы немцы завсегда так?

— Одному говорил, как об стену горох, теперь второму всё заново твердить, русский я. Сколько я спал?

— Так вечер уже, скоро служба начнется, пойдешь?

— Если скажу нет? Опять немчурой обзовешь? Там откуда я родом, к церкви другое отношение.

— Это какое же?

— Верим. Крестимся, но в собор ходим… Ходим когда душа скажет, в грехе покаяться.

— А ты значиться не согрешил?

— Пока нет и надеюсь что долго этого не будет.

— Дело твоё, я тебе тут подарунок оставил, — Он сдвинул по столу ладонь, покачал головой и вышел. Я встал и посмотрел, на столешнице лежала горка пятаков, пересчитал, восемь штук, сорок копеек. Это за что он мне отдал?

Когда оделся кликнул хозяев, в доме никого не было, хотелось обговорить с Никодимом, кое какие вопросы. Ждать прошел в его мастерскую. Надо завязывать пить. Ей богу, завязывать, целый день вылетел в трубу коту под хвост.