— А мне всегда Нюра Синицына представляется… Я ее до зла доводил, придирался к ней, — изливал душу Одинцов.

— Она бы тебя простила теперь, если б знала…

Выговорившись, Коля заснул. Заснул и Васек.

По небу рассыпались мелкие звезды. Черной грудой лежал на дороге разбитый грузовик. Мальчики дружно посапывали, неудобно свернувшись под искореженной кабиной. Они не слышали, как хрустел в лесу валежник, как всхрапывал конь, осторожно переставляя копыта через поваленные деревья.

Мальчики не видели, как, пригнувшись к земле и прячась за обломками, перебегали через дорогу какие-то люди и, притаившись во рву, зорко вглядывались в даль.

Резкий, пронзительный свист разбудил обоих. Васек испуганно схватился за пакет. Одинцов вскочил, больно ударившись головой о железо.

С дороги грянули выстрелы, с треском разорвалась граната, застрочил пулемет.

Вспыхнуло пламя, где-то заржали лошади, раздались крики.

Мальчики, схватившись за руки, выглянули наружу.

На дороге, сгрудившись, буксовали машины, черным столбом поднимался дым, прорывались клубы пламени. Вокруг метались полицаи и солдаты. При свете огня можно было видеть, как они прыгали с машин на землю и падали под ударами напавших на них людей. Крики заглушались стрельбой. Мимо пылающего грузовика проскакал какой-то боец на гнедом коне. Неподалеку от мальчиков разорвалась граната. От страха они замерли, тесно прижавшись друг к другу. Когда стрельба затихла, они снова поглядели в щель.

Мимо ребят промчались телеги и, свернув в лес, запрыгали по ухабам. За ними ускакал конь. Под мышкой у седока торчали дула немецких автоматов.

На дороге остались пылающие машины и распростертые тела убитых полицаев и гитлеровцев.

Васек схватил за руку Колю Одинцова, и они, выбравшись из-под обломков грузовика, бросились в лес. Мальчики бежали, натыкаясь на кусты и деревья, обдирая об острые сучки ноги. Они боялись оглянуться назад, боялись остановиться, чтобы перевести дыхание. Наконец, споткнувшись о заросший мохом пень, оба упали. Позади них сквозь гущу леса просвечивало розовое пламя.

Васек сел, прижимая рукой спрятанный на груди пакет. Одинцов обхватил его за шею, прижался холодными губами к его уху.

— Что это было? — прошептал он дрожа.

Васек молчал, тяжело переводя дыхание. Потом снова вскочил и потянул за собой Колю:

— Уйдем подальше.

Утро застало мальчиков в глухом, неизвестном месте. Выйти на дорогу они боялись, блуждали по лесу. Говорили шепотом:

— Как она их… здорово!

— А обоз-то узнал ты?

— Тот самый.

— А на коне…

Мальчики поглядели друг другу в глаза.

— Мне показалось, это был… — прошептал Одинцов.

Васек схватил его за руку:

— Молчи!

К концу дня они увидели Жуковку. Обошли ее стороной — боялись фашистов.

В Макаровку пришли поздно вечером. В хатах горели невеселые огоньки. На улицах было пусто. Кое-где подвывали собаки.

Какой-то хлопчик указал хату Миронихи. Мальчики пробрались с огородов во двор.

— Заглянем раньше в окно — нет ли в хате гитлеровцев, — решил Васек.

Коля Одинцов стал коленом на завалинку и прижался лицом к стеклу. Потом медленно сполз на землю, протер кулаками глаза и жалобно сказал:

— У меня, Трубачев, виденье… Там… Нюра Синицына!

Васек оттолкнул его от завалинки и полез сам.

За окном около стола сидела Нюра Синицына и что-то шила. Стекло звяк — нуло. Нюра подняла голову и увидела прямо перед собой приплюснутое к стеклу лицо Трубачева. Она вскочила, вскрикнула и бросилась во двор. Первый, кто ей попался, был ошеломленный Коля Одинцов. Нюра заплакала, обливая слезами его щеки. Потом бросилась к Ваську.

— Валя! Лида! — кричала она.

Какой-то малыш цеплялся за ее платье и тоже лез целовать мальчиков.

Девочки забрасывали ребят вопросами. Потащили их в хату, усадили за стол, подкрутили фитиль в лампе. Мальчики наконец пришли в себя.

— Ну да, живы!… Только так страшно было, так страшно!

Девочки, прижавшись друг к другу, стали тихонько рассказывать. Голоса их часто прерывались: