– А ты не считай меня круглой идиоткой! Ты хоть слышишь, что я тебе говорю? – Людмила уже кричала и чувствовала, что еще немного, и она окончательно сорвется – завизжит, станет кататься по полу.

Только воспоминание о крошечной беспомощной девочке дало ей силы взять себя в руки. Она сжала зубы так сильно, что они заскрипели, потом глубоко вдохнула воздух.

– Мила, – сказал отец вполголоса, – нам обоим надо успокоиться.

– Я спокойна, – отчеканила Людмила, – я совершенно спокойна. Ты можешь сколько угодно говорить, что я все придумываю, я не стану тебе ничего доказывать. Ты прав в одном: не с моим лбом прошибить эту стену, что вы создали вокруг меня.

– Послушай, – заговорил отец, – я никогда не заставлял тебя ничего делать силой. Я просто объяснял, чего в данный момент требует от тебя семья.

– Семья, – горько усмехнулась Людмила, – не говори этого слова, ты не знаешь, что это такое! Ты всегда умел меня убедить, не принимая возражений. Но сейчас, когда я впервые проявила неповиновение, вы решили вопрос по-своему.

– Я со всей ответственностью заявляю, что не давал тебе никаких лекарств! Никаких! – Отец смотрел набычившись и тяжело, хрипло дышал.

– Ты хочешь сказать, что Глеб сделал это, не посоветовавшись с тобой?

– Он бы не посмел, – против воли отец включился в неприятный разговор.

– Вот именно, стало быть, ты велел ему! Вы оба – монстры! Я теперь боюсь оставаться в этом доме!

– Не глупи! – Отец смотрел на нее в некоторой растерянности, он никогда не видел свою дочь такой решительной и непримиримой.

И тот факт, что Анна Ивановна, проработавшая у них больше двадцати лет, прислуга, которой он до некоторой степени, но доверял, ушла из их дома, ничего не объяснив и даже не попросив расчета, тоже о чем-то говорил.

Своим обостренным чутьем Михаил Николаевич Соловьев чувствовал, что в семье происходит что-то непонятное, а все непонятное его пугало. Да тут еще неприятности, большие неприятности в делах. Его положение – такое, казалось бы, прочное, которое он тщательно и терпеливо создавал многие годы, кажется, пошатнулось.

Соловьев был умным человеком. Умным и осторожным. Он никогда не светился попусту и не лез на рожон. Он медленно, но верно создавал систему связей, он опутывал ими городских чиновников высшего ранга не как паук, а как шелкопряд. Таким образом, все они потихоньку оказались в его коконе, хотя и не подозревали об этом. Внешне он занимал скромный пост председателя городского Комитета по финансам, а на самом деле был едва ли не главнее самого губернатора. По крайней мере, в некоторых важных вопросах.

Был еще бизнес, которым управлял сын Глеб, но Михаил Николаевич и тут держал руку на пульсе. Помогал, проталкивал нужные заказы, в общем, пользуясь связями, устраивал зеленую улицу. Свою дочь он также считал средством для достижения цели. В конце концов, он желал ей только добра. Девчонка удивительно красива, но не блещет умом, характер вялый, инертный, ясно, что возле нее крутятся разные вертопрахи, которые хотят поживиться его деньгами. Он этого не допустит, он сам найдет ей подходящего мужа, а что человек будет нужный, так это только справедливо.

Так было уже два раза, и сейчас, когда такой, как казалось, прочный его корабль при новом губернаторе может дать течь, ему нужен Несвицкий. Крупный бизнесмен, он-то имеет самое прочное положение, у него большие связи в Москве. Говорят, что он в дружбе с самим… но он этого не афиширует, умный человек. И совершенно некстати тут Людмилкины выверты. Но она, похоже, настроена очень серьезно, никогда он не видел свою дочь такой.

– Куда ты пойдешь? – раздраженно спросил он. – Куда ты денешься? Ты всю жизнь прожила у меня под крылышком, ты привыкла к роскоши, комфорту и деньгам, ты ничего не умеешь делать сама, на что ты будешь жить?

Вера утром сказала, что если Людмиле будет совсем плохо, она сможет положить ее в свою клинику – на обследование. Но недели на две, не больше. Людмила уже открыла рот, чтобы ответить, но сообразила, что ни к чему раньше времени выбалтывать свои планы, отец может им помешать. Вот заблокирует ее карточки, оставит без копейки – что тогда? Драгоценности лежат в сейфе, здесь только не очень дорогие повседневные вещи. Уехать к тете Аглае? Свалиться к старому больному человеку как снег на голову без денег? Людмила вспомнила жуткий дом барачного типа и поежилась.

– Ты прав, мне некуда идти, – сказала она, – но имей в виду, если вы попробуете отправить меня в клинику силой, я устрою жуткий скандал. Я буду драться, кричать, разболтаю о своей беременности всем и каждому. Чтобы убить моего ребенка, тебе понадобится много людей. Пойдут слухи. Если все же это удастся, я сделаю все, чтобы вам навредить. Чтобы я молчала, ты должен будешь держать меня взаперти, так что выдать меня замуж за Несвицкого все равно не получится.

Они долго стояли, сверля друг друга взглядами. Отец первый отвел глаза.