Да, каждый выбирал своё и получал своё. Но даже получая «путёвку ОГПУ» на, скажем, Беломорканалстрой как заключённый, инженер-вредитель к окончанию строительства канала мог стать не только свободным человеком, но и орденоносцем, вновь крупным руководителем.

Судьба многих такой и оказалась, в том числе – и судьба профессора Рамзина. Осуждённый на расстрел, он был помилован. Вначале занимался научной работой в заключении, потом его освободили.

Рамзин был действительно крупным учёным, получил орден Ленина и Сталинскую премию, но «промпартийные» страницы его жизни написал всё-таки он сам, а не Сталин.

Сталин же писал вместе с Россией её новую историю. На страницах этой истории было много ошибок, помарок, зачёркиваний, корявостей и клякс. Однако эти страницы, где летопись перемежали репортажи, где сиюминутное смешивалось с вечным, а наивное с новаторским, читал весь мир.

Равнодушных или снисходительных к началу тридцатых не осталось. И друзья и враги всё лучше понимали, что Россия Сталина – это, похоже, всерьёз.

И всё чаще и те и другие тревожились и задумывались, хотя и по разным причинам.

Не лучше прямого промышленного саботажа оказывался и саботаж нравственный. Бывший конногвардейский офицер Георгий Осоргин в «нэповские» годы занялся перекупкой. Принимал у знакомых – «бывших людей» – драгоценности, золото и перепродавал маклерам-евреям.

Знакомые считали его «безупречно честным» человеком: брал «определённый процент» и «не обманывал». Когда его спрашивали, почему он – офицер, дворянин – занимается маклачеством, Осоргин с гордостью отвечал:

– Я присягал государю-императору и Советской власти служить не хочу.

В конце двадцатых и начале тридцатых годов таких осоргиных хватало. Считали они себя русскими, но вместо того, чтобы помочь новой России стать на ноги, тупо и мелочно предпочитали холуйствовать «на подхвате» у тёмных еврейских дельцов.

И у тех, кто эту Россию строил и обязан был думать о её безопасности, всё чаще возникала резонная мысль: «А если завтра запахнет порохом? Как поведут себя эти бывшие конногвардейцы? Ведь никаких моральных обязательств перед СССР они за собой не числят, Родиной его не считают».

20 марта 1935 года было опубликовано постановление НКВД:

Высылали тысячу человек. Кого – в Казахстан, кого – всего лишь в Саратов и Самару.

Жестоко?

Что ж – по отношению к этим «тысячникам» и тем трём тысячам членов их семей, что уезжали вместе с ними, действительно не очень-то милосердно. Но ведь правомерен и такой вопрос: «А как насчёт тех десятков миллионов, с которыми эти тысячи не ощущали себя в национальном и духовном родстве?» Ведь из этих четырёх тысяч вряд ли кто-то искренне считал себя гражданином Советского Союза.

Как и конногвардеец Осоргин, эти тысячи бывшихрусских считали себя согражданами не десятков миллионов русских, живущих в России, а тех, тоже – бывшихрусских, кто в тридцатые годы утюжил за рулём парижского такси асфальт рю Ришельё и пляс Пигаль или преподавал в эмигрантских кадетских корпусах военную науку тем детям бывшихрусских, которым предстояло пойти войной на Россию, чтобы отвоевать у миллионов утраченные привилегии для тысяч…

Высылаемые, их «безупречно честные» родственники и приятели всегда считали само собой разумеющимся наследственный блеск меньшинства и наследственное же прозябание остальных. А ведь на достойную жизнь имели право и эти «остальные», то есть то большинство, которому царская Россия отказывала в таком праве из поколения в поколение.

Но, может, на восемнадцатом году Советской власти «бывшие» тысячи уже не представляли опасности для «остальных» ста семидесяти с лишком миллионов граждан СССР?

Увы, очень многие из этих «бывших» имущих таили глухую злобу и думали о будущем с надеждой на возврат прошлого. А если они даже не стремились к возврату, то всё равно были вредны для страны своими претензиями на избранность, на особое понимание жизни. Хотя они так ничего и не поняли – по обе стороны границы России. Родственника конногвардейца Осоргина – писателя Михаила Осоргина выслали из России весной 1922 года с советским паспортом. С ним он и жил, писал книги, переписывался с Горьким, просился обратно.