– Соседняя комната, мистер Валентино, уже забронирована. Человек приезжает сюда уже третий год подряд, с самого первого сезона, как открыли базу, и всегда останавливается в одной комнате. Отменить бронирование я не правомочен. Возможно, скоро освободится комната в конце коридора на том же этаже. Правда, это будет не в мою смену. Но я попробую договориться, если вас такой вариант устроит. Есть еще свободные комнаты, но они тоже забронированы под проданные путевки. Я вообще обладаю информацией только по своей смене. Про другие – не знаю.

– Попробуйте. Меня любой вариант устроит. Ближе к вечеру я еще раз загляну сюда. Может, и вас навещу. Мне хотелось бы самому посмотреть на объект. Покажете?

– Конечно. Думаю, он не будет весь вечер сидеть в комнате. Обычно по вечерам народ собирается в баре. Кто не пьет, смотрит телевизор. В холле только маленький телевизор.

– Я позвоню, когда выйду.

– Буду ждать…

Генералу Кобылину позвонили, он вытащил трубку, бросил взгляд на определитель номера, попросил извинения у Кольчугина и, вопросительно глянув на собаку, не будет ли существенных возражений с ее стороны, вышел из дома, чтобы поговорить на крыльце. Собака не отреагировала, потому что угрозы от этого человека не чувствовала. Самого отставного подполковника такое поведение генерала не смутило и ничуть не задело, потому что служебные секреты никто не отменял, и, прослужив в военной разведке всю свою сознательную жизнь, Давид Вениаминович давно привык к тому, что есть военные тайны, которые тебя касаются, а есть, которые тебя не касаются. И если ты причастен к какому-то одному направлению деятельности разведки, то дела другого направления для тебя находятся под пудовым замком и не стремись удовлетворить свое любопытство. Кто бывает излишне любопытным, тот не живет долго. А Кольчугину жить пока еще не надоело. Но генерал быстро вернулся и, оправдываясь зачем-то, объяснил:

– Жена волнуется, не голодный ли я. Третьи сутки дома не появляюсь. Больше пятидесяти лет вместе живем, а все никак привыкнуть не может к реалиям нашей службы. А я в командировках, наоборот, всегда вес набираю. Режим жизни нарушается, ешь и пьешь когда можешь и что можешь, без всякого порядка. Отсюда и лишний вес.

Это объяснение даже слегка на правду походило, поскольку многие офицеры разведки знают за заботливыми женами привычку «доставать» своими заботами, но Кольчугина это мало волновало. Он сохранял серьезный настрой.

– Ночевать у меня будете, товарищ генерал? – спросил он.

– Нет, поеду. Дел еще много. Боюсь, завтра с утра в Сочи придется вылетать вместе с подполковником Известьевым. Хотя он, возможно, пожелает лететь без меня. Не знаю, не решили еще этот вопрос. По большому счету, мое присутствие там не обязательно. Там своих специалистов хватает. Тем не менее поеду в Москву. А вы, значит…

– Отосплюсь, и завтра с утра тоже в Москву. Хотя сначала позвоню командующему. Как он скажет. Если занят, назначит мне время приезда.

– Он для вас не будет занят, Давид Вениаминович. Полковник Мочилов в курсе событий и будет вас ждать.

– Значит, можно не звонить?

– Разве что в отдел или дежурному, чтобы пропуск заказали.

– Спасибо, что предупредили.

– Ваша собака как, на прощание лапу дает? – спросил Кобылин с улыбкой, таким образом ненавязчиво показывая, что он уже намерен уезжать.

– Он же не цирковой, товарищ генерал…

– Ну, тогда будем без этого прощаться.

– Мы вас проводим до машины…

Проводив генерала и вернувшись с Валдаем в дом, Давид Вениаминович посмотрел на термометр. В доме было еще тепло, и печку на ночь можно было не топить. Но все же дров на утро отставной подполковник наносил сразу, памятуя, что в утренний холод обычно очень не хочется выходить из дома.

Зимние вечера короткие, телевизора Кольчугин дома не держал, справедливо считая, что ничего хорошего современное российское телевидение показать не сможет, а все новости он узнавал из Интернета, и потому Давид Вениаминович уже привык ложиться рано, словно наверстывал свое хроническое недосыпание в годы военной службы. В спецназе ГРУ даже солдатам полагается спать только четыре часа. А офицерам порой выпадает и еще меньше, и от этого усталость накапливается, хотя со временем короткий сон входит в привычку. И только на пенсии, когда организм расслабляется, хочется отоспаться. Но в этот раз уснуть сразу Давид Вениаминович не смог. Он уже отвык от резкой смены ситуаций и втянулся в размеренный неторопливый ритм жизни. Но визит бывшего сослуживца автоматически пробудил воспоминания, и они приходили в голову сами, без потуг с его стороны. И не просто приходили, а будоражили сознание переживаниями того, что уже ушло и в историю страны, и в личную историю каждого, тем не менее в памяти каждого было все еще живо и порой кололо болезненно, стоило только начать вспоминать. Спустя время многое казалось иным, многие моменты, ранее казавшиеся почти примерными, осмысливались критически и получали переоценку. Ненужное и пустое память отбросила без жалости, а то, над чем стоило задуматься, наоборот, заострилось и обрело новые очертания. Так всегда бывает, и Давид Вениаминович не был исключением.

Вместе с майором Габиани Кольчугин воевал в первую чеченскую войну, в самое трудное для Российской армии время. Тогда предательство, воровство и стремление жить только для себя часто в ущерб другим даже во время боевых действий – все это начало входить в повседневность и иногда даже считалось нормальным поведением. Конечно, не все принимали такой стиль жизни, но он навязывался обществу назойливо и нудно, без устали со всех сторон, всеми средствами пропаганды, которыми правительство располагало. Все делалось для того, чтобы разрушить в людях прежние идеалы. И трудно было противостоять этому. В спецназ ГРУ, правда, такие межчеловеческие отношения не вошли прочно, хотя и там иногда сталкивались с подобными проявлениями. И особенно это касалось времени, когда пришлось участвовать в боевых действиях и многие столкнулись с предательством бестолкового командования. Подразделения и части посылали непонятно с какой целью туда, куда посылать никого было нельзя без основательной поддержки. Иногда даже казалось, что посылали умышленно на гибель. Но потом уже стало понятно, что все бестолковые приказы стали следствием общего хаоса в стране, которой стали править дилетанты. Эти воспоминания ничего приятного не несли и только заставляли нервничать. И даже просто лежать без сна в кровати отставной подполковник не мог, и потому встал и начал шагами мерить свой небольшой дом, состоящий всего из двух комнат и кухни. Мебели в доме было мало: два дивана, в каждой из комнат, самодельный шкаф для одежды, оставшийся от прежних хозяев, два стола, самодельные тяжелые скамьи и табуретки. На кухне обычные для городской квартиры шкафы заменяли многочисленные полки, стоящие вдоль двух стен.

Давид Вениаминович дважды прошел по комнатам и кухне, углубленный в свои воспоминания, которые наслаивались одно на другое, волновали и даже злили его. Затем, успокоившись, пошел спать.

Утром, поднявшись еще в темноте, Давид Вениаминович вспомнил, что натаскал с вечера дров, чтобы не выходить в обычный утренний мороз на улицу. Тем не менее, согласившись с предложением генерала Кобылина, он брал на себя уже какие-то обязательства, и эти обязательства требовалось выполнять. Но чтобы быть способным к выполнению боевых задач, следовало соответствовать не только боевому духу, но и физические возможности свои довести до необходимого уровня. И Давид Вениаминович решил приводить себя в боевую форму, даже не зная еще, насколько это может ему понадобиться и понадобится ли вообще, и потому по пояс голый вышел на мороз, чтобы умыться снегом и обтереться. Он не ежился на морозе и не совал ладони под мышки, а сразу стал растирать снегом свой торс, при этом довольно фыркая. Впрочем, переусердствовать с закалкой тоже не хотелось. Организм любого человека, даже некогда очень закаленного, не любит резких переходов от одного режима к другому. Вернувшись в дом и докрасна обтеревшись жестким банным полотенцем, Кольчугин не стал растапливать печь, потому что намеревался отправиться вскоре в дорогу и не знал, когда он вернется. Наскоро позавтракав, Давид Вениаминович накормил Валдая и отнес в машину початый мешок с сухим кормом и миску для собаки. Закрыв дом на висячий замок, неторопливо выехал за ворота. До Москвы еще нужно было добраться к вечеру, и, согласно всем расчетам, именно к вечеру он и должен был успеть…