Спасите наши души (сборник)
вернуться

Высоцкий Владимир Семенович
Шрифт:

Натянутый канат

Он не вышел ни званьем, ни ростом. Не за славу, не за плату — На свой, необычный манер Он по жизни шагал над помостом — По канату, по канату, Натянутому, как нерв. Посмотрите – вот он без страховки идет. Чуть правее наклон — упадет, пропадет! Чуть левее наклон — все равно не спасти… Но должно быть, ему очень нужно пройти четыре четверти пути. И лучи его с шага сбивали, И кололи, словно лавры. Труба надрывалась – как две. Крики «Браво!» его оглушали, А литавры, а литавры — Как обухом по голове! Посмотрите – вот он без страховки идет. Чуть правее наклон — упадет, пропадет! Чуть левее наклон — все равно не спасти… Но теперь ему меньше осталось пройти — уже три четверти пути. «Ах как жутко, как смело, как мило! Бой со смертью – три минуты!» — Раскрыв в ожидании рты, Из партера глядели уныло — Лилипуты, лилипуты — Казалось ему с высоты. Посмотрите – вот он без страховки идет. Чуть правее наклон — упадет, пропадет! Чуть левее наклон — все равно не спасти… Но спокойно, – ему остается пройти всего две четверти пути! Он смеялся над славою бренной, Но хотел быть только первым — Такого попробуй угробь! Не по проволоке над ареной, — Он по нервам – нам по нервам — Шел под барабанную дробь! Посмотрите – вот он без страховки идет. Чуть правее наклон — упадет, пропадет! Чуть левее наклон — все равно не спасти… Но замрите, – ему остается пройти не больше четверти пути! Закричал дрессировщик – и звери Клали лапы на носилки… Но прост приговор и суров: Был растерян он или уверен — Но в опилки, но в опилки Он пролил досаду и кровь! И сегодня другой без страховки идет. Тонкий шнур под ногой — упадет, пропадет! Вправо, влево наклон — и его не спасти… Но зачем-то ему тоже нужно пройти четыре четверти пути! 1972

Тюменская нефть

Один чудак из партии геологов Сказал мне, вылив грязь из сапога: «Послал же бог на головы нам олухов! Откуда нефть – когда кругом тайга? И деньги вам отпущены – на тыщи те Построить детский сад на берегу: Вы ничего в Тюмени не отыщете — В болото вы вгоняете деньгу!» И шлю депеши в центр из Тюмени я: Дела идут, всё боле-менее!.. Мне отвечают, что у них такое мнение, Что меньше «более» у нас, а больше «менее». А мой рюкзак Пустой на треть. «А с нефтью как?» «Да будет нефть!» Давно прошли открытий эпидемии, И с лихорадкой поисков – борьба, — И дали заключенье в Академии: В Тюмени с нефтью полная труба! Нет бога нефти здесь – перекочую я: Раз бога нет – не будет короля!.. Но только вот нутром и носом чую я, Что подо мной не мертвая земля! И шлю депеши в центр из Тюмени я: Дела идут, всё боле-менее!.. Мне отвечают, что у них сложилось мнение, Что меньше «более» у нас, а больше «менее». Пустой рюкзак — Исчезла снедь… «А с нефтью как?» «Да будет нефть!» И нефть пошла! Мы, по болотам рыская, Не на пол-литра выиграли спор — Тюмень, Сибирь, земля ханты-мансийская Сквозила нефтью из открытых пор. Моряк, с которым столько переругано, — Не помню уж, с какого корабля, — Всё перепутал и кричал испуганно: «Земля! Глядите, братики, – земля!» И шлю депеши в центр из Тюмени я: Дела идут, всё боле-менее, Что – прочь сомнение, что – есть месторождение, Что – больше «более» у нас и меньше «менее»… Так я узнал — Бог нефти есть, — И он сказал: «Бурите здесь!» И бил фонтан и рассыпался искрами, При свете их я Бога увидал: По пояс голый, он с двумя канистрами Холодный душ из нефти принимал. И ожила земля, и помню ночью я На той земле танцующих людей… Я счастлив, что, превысив полномочия, Мы взяли риск – и вскрыли вены ей! 1972

Мы вращаем Землю

От границы мы Землю вертели назад — Было дело сначала, — Но обратно ее закрутил наш комбат, Оттолкнувшись ногой от Урала. Наконец-то нам дали приказ наступать, Отбирать наши пяди и крохи, — Но мы помним, как солнце отправилось вспять И едва не зашло на востоке. Мы не меряем Землю шагами, Понапрасну цветы теребя, — Мы толкаем ее сапогами — От себя, от себя! И от ветра с востока пригнулись стога, Жмется к скалам отара. Ось земную мы сдвинули без рычага, Изменив направленье удара. Не пугайтесь, когда не на месте закат, — Судный день – это сказки для старших, — Просто Землю вращают куда захотят Наши сменные роты на марше. Мы ползем, бугорки обнимаем, Кочки тискаем – зло, не любя, И коленями Землю толкаем — От себя, от себя! Здесь никто б не нашел, даже если б хотел, Руки кверху поднявших. Всем живым ощутимая польза от тел: Как прикрытье используем павших. Этот глупый свинец всех ли сразу найдет, Где настигнет – в упор или с тыла? Кто-то там впереди навалился на дот — И Земля на мгновенье застыла. Я ступни свои сзади оставил, Мимоходом по мертвым скорбя, — Шар земной я вращаю локтями — От себя, от себя! Кто-то встал в полный рост и, отвесив поклон, Принял пулю на вдохе, — Но на запад, на запад ползет батальон, Чтобы солнце взошло на востоке. Животом – по грязи, дышим смрадом болот, Но глаза закрываем на запах. Нынче по небу солнце нормально идет, Потому что мы рвемся на запад. Руки, ноги – на месте ли, нет ли, — Как на свадьбе росу пригубя, Землю тянем зубами за стебли — На себя! От себя! 1972

Затяжной прыжок

Хорошо, что за ревом не слышалось звука, Что с позором своим был один на один: Я замешкался возле открытого люка — И забыл пристегнуть карабин. Мне инструктор помог – и коленом пинок — Перейти этой слабости грань: За обычное наше «Смелее, сынок!» Принял я его сонную брань. И оборвали крик мой, И обожгли мне щеки Холодной острой бритвой Восходящие потоки. И звук обратно в печень мне Вогнали вновь на вдохе Веселые, беспечные Воздушные потоки. Я попал к ним в умелые, цепкие руки: Мнут, швыряют меня – что хотят, то творят! И с готовностью я сумасшедшие трюки Выполняю шутя – все подряд. Есть ли в этом паденье какой-то резон, Я узнаю потом, а пока — То валился в лицо мне земной горизонт, То шарахались вниз облака. И обрывали крик мой, И выбривали щеки Холодной острой бритвой Восходящие потоки. И кровь вгоняли в печень мне, Упруги и жестоки, Невидимые встречные Воздушные потоки. Но рванул я кольцо на одном вдохновенье, Как рубаху от ворота или чеку. Это было в случайном свободном паденье — Восемнадцать недолгих секунд. …А теперь – некрасив я, горбат с двух сторон, В каждом горбе – спасительный шелк. Я на цель устремлен и влюблен, и влюблен В затяжной неслучайный прыжок! И обрывают крик мой, И выбривают щеки Холодной острой бритвой Восходящие потоки. И проникают в печень мне На выдохе и вдохе Бездушные и вечные Воздушные потоки. Беспримерный прыжок из глубин стратосферы — По сигналу «Пошел!» я шагнул в никуда, — За невидимой тенью безликой химеры, За свободным паденьем – айда! Я пробьюсь сквозь воздушную ватную тьму, Хоть условья паденья не те. Но и падать свободно нельзя – потому, Что мы падаем не в пустоте. И обрывают крик мой, И выбривают щеки Холодной острой бритвой Восходящие потоки. На мне мешки заплечные, Встречаю – руки в боки — Прямые, безупречные Воздушные потоки. Ветер в уши сочится и шепчет скабрезно: «Не тяни за кольцо – скоро легкость придет…» До земли триста метров – сейчас будет поздно! Ветер врет, обязательно врет! Стропы рвут меня вверх, выстрел купола – стоп! И – как не было этих минут. Нет свободных падений с высот, но зато — Есть свобода раскрыть парашют! Мне охлаждают щеки И открывают веки, Исполнены потоки Забот о человеке! Глазею ввысь печально я — Там звезды одиноки — И пью горизонтальные Воздушные потоки. 1973

Памятник

Я при жизни был рослым и стройным, Не боялся ни слова, ни пули И в привычные рамки не лез, — Но с тех пор, как считаюсь покойным, Охромили меня и согнули, К пьедесталу прибив ахиллес. Не стряхнуть мне гранитного мяса И не вытащить из постамента Ахиллесову эту пяту, И железные ребра каркаса Мертво схвачены слоем цемента, — Только судороги по хребту. Я хвалился косою саженью — Нате смерьте! — Я не знал, что подвергнусь суженью После смерти, — Но в обычные рамки я всажен — На спор вбили, А косую неровную сажень — Распрямили. И с меня, когда взял я да умер, Живо маску посмертную сняли Расторопные члены семьи, — И не знаю, кто их надоумил, — Только с гипса вчистую стесали Азиатские скулы мои. Мне такое не мнилось, не снилось, И считал я, что мне не грозило Оказаться всех мертвых мертвей, — Но поверхность на слепке лоснилась, И могильною скукой сквозило Из беззубой улыбки моей. Я при жизни не клал тем, кто хищный, В пасти палец, Подходившие с меркой обычной — Отступались, — Но по снятии маски посмертной — Тут же в ванной — Гробовщик подошел ко мне с меркой Деревянной… А потом, по прошествии года, — Как венец моего исправленья — Крепко сбитый литой монумент При огромном скопленье народа Открывали под бодрое пенье, — Под мое – с намагниченных лент. Тишина надо мной раскололась — Из динамиков хлынули звуки, С крыш ударил направленный свет, — Мой отчаяньем сорванный голос Современные средства науки Превратили в приятный фальцет. Я немел, в покрывало упрятан, — Все там будем! — Я орал в то же время кастратом В уши людям. Саван сдернули – как я обужен, — Нате смерьте! — Неужели такой я вам нужен После смерти?! Командора шаги злы и гулки. Я решил: как во времени оном — Не пройтись ли, по плитам звеня? — И шарахнулись толпы в проулки, Когда вырвал я ногу со стоном И осыпались камни с меня. Накренился я – гол, безобразен, — Но и падая – вылез из кожи, Дотянулся железной клюкой, — И, когда уже грохнулся наземь, Из разодранных рупоров всё же Прохрипел я похоже: «Живой!» 1973

Песенка про козла отпущения

В заповеднике (вот в каком – забыл) Жил да был Козел – роги длинные, — Хоть с волками жил – не по-волчьи выл — Блеял песенки всё козлиные. И пощипывал он травку, и нагуливал бока, Не услышишь от него худого слова, — Толку было с него, правда, как с козла молока, Но вреда, однако, тоже – никакого. Жил на выпасе, возле озерка, — Не вторгаясь в чужие владения, — Но заметили скромного Козлика И избрали в козлы отпущения! Например, Медведь – баламут и плут — Обхамит кого-нибудь по-медвежьему, — Враз Козла найдут, приведут и бьют: По рогам ему и промеж ему… Не противился он, серенький, насилию со злом, А сносил побои весело и гордо. Сам Медведь сказал: «Робяты, я горжусь Козлом — Героическая личность, козья морда!» Берегли Козла как наследника, — Вышло даже в лесу запрещение С территории заповедника Отпускать Козла отпущения. А Козел себе всё скакал козлом, Но пошаливать он стал втихомолочку: Как-то бороду завязал узлом — Из кустов назвал Волка сволочью. А когда очередное отпущенье получал — Всё за то, что волки лишку откусили, — Он, как будто бы случайно, по-медвежьи зарычал, — Но внимания тогда не обратили. Пока хищники меж собой дрались, В заповеднике крепло мнение, Что дороже всех медведей и лис — Дорогой Козел отпущения! Услыхал Козел – да и стал таков: «Эй вы, бурые, – кричит, – эй вы, пегие! Отниму у вас рацион волков И медвежие привилегии! Покажу вам «козью морду» настоящую в лесу, Распишу туда-сюда по трафарету, — Всех на роги намотаю и по кочкам разнесу, И ославлю по всему по белу свету! Не один из вас будет землю жрать, Все подохнете без прощения, — Отпускать грехи кому – это мне решать: Это я – Козел отпущения!» …В заповеднике (вот в каком – забыл) Правит бал Козел не по-прежнему: Он с волками жил – и по-волчьи взвыл, — И рычит теперь по-медвежьему. 1973

Кто за чем бежит

На дистанции – четверка первачей, — Каждый думает, что он-то побойчей, Каждый думает, что меньше всех устал, Каждый хочет на высокий пьедестал. Кто-то кровью холодней, кто горячей, — Все наслушались напутственных речей, Каждый съел примерно поровну харчей, — Но судья не зафиксирует ничьей. А борьба на всем пути — В общем, равная почти. «Расскажите, как идут, бога ради, а?» «Телевиденье тут вместе с радио! Нет особых новостей — всё равнехонько, Но зато наказ страстей — о-хо-хо какой!» Номер первый – рвет подметки как герой, Как под гору катит, хочет под горой Он в победном ореоле и в пылу Твердой поступью приблизиться к котлу. Почему высоких мыслей не имел? — Потому что в детстве мало каши ел, Голодал он в этом детстве, не дерзал, — Успевал переодеться – и в спортзал. Что ж, идеи нам близки — Первым лучшие куски, А вторым – чего уж тут, он всё выверил — В утешение дадут кости с ливером. Номер два – далек от плотских тех утех, — Он из сытых, он из этих, он из тех, — Он надеется на славу, на успех — И уж ноги задирает выше всех. Ох, наклон на вираже – бетон у щек! Краше некуда уже, а он – еще! Он стратег, он даже тактик, словом – спец, — Сила, воля плюс характер – молодец! Четок, собран, напряжен И не лезет на рожон, — Этот – будет выступать на Салониках, И детишек поучать в кинохрониках, И соперничать с Пеле в закаленности, И являть пример целе — устремленности! Номер третий – убелен и умудрен, — Он всегда – второй надежный эшелон, — Вероятно, кто-то в первом заболел, Ну а может, его тренер пожалел. И назойливо в ушах звенит струна: У тебя последний шанс, эх, старина! Он в азарте – как мальчишка, как шпана, — Нужен спурт – иначе крышка и хана! Переходит сразу он В задний старенький вагон, Где былые имена — предынфарктные, Где местам одна цена — все плацкартные. А четвертый – тот, что крайний, боковой, — Так бежит – ни для чего, ни для кого: То приблизится – мол, пятки оттопчу, То отстанет, постоит – мол, так хочу. Не проглотит первый лакомый кусок, Не надеть второму лавровый венок, Ну а третьему – ползти На запасные пути… Сколько все-таки систем в беге нынешнем! — Он вдруг взял да сбавил темп перед финишем, Майку сбросил – вот те на! — не противно ли? Поведенье бегуна — неспортивное! На дистанции – четверка первачей, Злых и добрых, бескорыстных и рвачей. Кто из них что исповедует, кто чей? …Отделяются лопатки от плечей — И летит уже четверка первачей! 1974

Памяти Василия Шукшина

Еще – ни холодов, ни льдин, Земля тепла, красна калина, — А в землю лег еще один На Новодевичьем мужчина. Должно быть, он примет не знал, — Народец праздный суесловит, — Смерть тех из нас всех прежде ловит, Кто понарошку умирал. Коль так, Макарыч, – не спеши, Спусти колки, ослабь зажимы, Пересними, перепиши, Переиграй, – останься живым! Но, в слезы мужиков вгоняя, Он пулю в животе понес, Припал к земле, как верный пес… А рядом куст калины рос — Калина красная такая. Смерть самых лучших намечает — И дергает по одному. Такой наш брат ушел во тьму! — Не поздоровилось ему, — Не буйствует и не скучает. А был бы «Разин» в этот год… Натура где? Онега? Нарочь? Всё – печки-лавочки, Макарыч, — Такой твой парень не живет! Вот после временной заминки Рок процедил через губу: «Снять со скуластого табу — За то, что он видал в гробу Все панихиды и поминки. Того, с большой душою в теле И с тяжким грузом на гробу, — Чтоб не испытывал судьбу, — Взять утром тепленьким с постели!» И после непременной бани, Чист перед богом и тверез, Вдруг взял да умер он всерьез — Решительней, чем на экране. 1974