— Здравствуйте, Алан Бесагурович, — он протягивает мне руку. — Как ваши дела?

НАЧАЛЬСТВО И В ОТПУСКУ НАЧАЛЬСТВО.

Мы отходим к противоположной стене, к окну — родные люди, встретившиеся после долгой разлуки, — и нам бы о жизни поговорить, новостями обменяться, а он спрашивает сухо и официально:

— Как подвигается работа?

(Амортизационное устройство, макетный вариант.)

— Стараюсь, — говорю, — общий вид почти готов.

— Так быстро? — удивляется он.

— Да, — улыбаюсь, а мне бы этот лист сорвать с доски, в ступе истолочь, на туалетную бумагу переработать, — вы знаете, как-то легко идет.

— Ну, и прекрасно, — кивает он и спрашивает вдруг: — А чем вы недовольны?

Ах, научился он все же улавливать оттенки моих речений!

— Не знаю, — мнусь, — машина запущена, ее уже не остановишь…

— Боитесь, что устройство окажется недееспособным?

— Нет, — отвечаю, — действовать-то оно будет.

— Так в чем дело? Вы ведь так настаивали…

— Я? — говорю. — Настаивал? Нет, — говорю, — к сожалению, в этом меня не обвинишь.

— А Эрнст Урузмагович? — интересуется З. В. — Какое у него складывается мнение?

— Ему нравится, — отвечаю, — А и Б сидели на трубе. Как и вам, впрочем, — усмехаюсь. — Вы же не зря отстаивали его на техсовете.

— От кого? Никто и не выступал против вашего амортизационного устройства.

— Но вы же сами были против!

— Да, — соглашается он. — и у меня была на то причина.

— Какая?

— Достаточно веская.

— Я с детства обожаю тайны!

— А я обожаю их хранить, — улыбается З. В.

— А все же?

— Вы знаете, — говорит он, меняя тон, — я много думал о вашей идее и сделал кое-какие выводы, если вам интересно…

— Конечно, — киваю, — сгораю от любопытства!

З. В. улавливает насмешку:

— Будьте попроще, — хмурится. — Зачем этот выпендреж?

— Простите, — склоняю голову, — больше не буду… Я слушаю вас.

— Сама идея взрывообразования хороша, — говорит он, — но ваше амортизационное устройство, несмотря на внешнюю элегантность конструкции, еще не решение. Это попытка, не больше, первый шаг… Вы понимаете меня?

— Да, — усмехаюсь, — это эмбрион, как сказал Васюрин, хоть и имел в виду нечто другое.

— А что именно?

— А это уже его тайна, — вздыхаю: — Только у меня нет тайн, по штату не положено.

Пропустив мимо ушей мой вздох, З. В. продолжает:

— Пока что у вас получается, как получилось бы с колесом, если бы, изобретя его, человек остановился на тачке и никак больше не пытался его использовать.

— Образно, — хвалю, — приятно слышать.

Но и обидно, надо признать, хоть я и предполагал, что отношусь к таким вещам спокойно. Амортизационное устройство, дитятко мое последнее, кажется мне незаслуженно обиженным, и если раньше я и сомневался в нем, и тревожился даже, как вы помните, то теперь, защищаясь, достоинства в нем ищу и нахожу, представьте, могу перечислить, если хотите, и, открывая счет и первый палец загибая — раз! — вдруг слышу голос матери: «Как-то не так я тебя воспитывала, раз ты получился такой», и думаю о том, что если бы с теми же словами к ней явилась соседка: «Как-то не так воспитала ты своего Алана», мать напряглась бы и нашла, пожалуй, две-три положительные черты в сыночке своем незадачливом, и следовательно, и в амортизационном устройстве, которое он придумал, и, размышляя об этом, я посмеиваюсь про себя, и мне становится понятен

ВЕЛИКИЙ ГУМАНИЗМ ПОДХАЛИМАЖА.

— Ну, и что вы предлагаете? — спрашиваю.

— Ничего, к сожалению, — разводит руками З. В.

— Жаль, — говорю, — а то потрудились бы на паях.

— Нет, — качает он головой, — больше нам не придется работать вместе.

— Почему? — интересуюсь. — Или это тоже тайна?

— Документы собираю, — отвечает он, — ухожу на пенсию.

Из-за меня?! — мелькает мысль.

— Вы шутите? — спрашиваю.

— Рад бы, — отвечает он, — но вы ведь знаете, с чувством юмора у меня неважно.

— Не разыгрывайте! — сержусь. — Не то настроение!

— Ухожу на пенсию, — повторяет З. В., и я бы на его месте не преминул добавить: «Вы довольны, надеюсь?», но он говорит проще: — Вот и все.

Вот и добежал он до последнего своего промежуточного финиша, и пришла пора сдавать казенный инвентарь: должность, словосочетание, определяющее его лицо — начальник конструкторского отдела, — и, облегченный, он выйдет на заключительную прямую, а там, в конце ее Костлявая ждет, секундомер выключить готовится. Но до щелчка еще, до остановки стрелок З. В. уйдет из моей жизни — только воспоминания останутся, эфир летучий, — и уход его подвинет меня вперед в той очереди, к концу которой он приближается, и я готов вешалки конструировать, стеллажи и печи для сжигания отходов, лишь бы восстановить то плавное течение времени, которое зовется постоянством, и готов сказать об этом вслух, но знаю: