Шрифт:
Муж ее покинул, детишек растила мать. По амнистии Галину Архиповну освободили досрочно. Она переехала на Волгу. Мать продала домик на Урале и купила на Самарке, рядом с кирпичным комбинатом. За дочерью ухаживал вдовец, и сегодня должно состояться решительное объяснение.
Кузина нетерпеливо прохаживалась под навесом электроплатформы. Поезд медленно показался на повороте, его прожектора высветили скамейки, помещение кассы.
Первый вагон, второй, третий... Она кинулась к двери. Милиционер преградил путь.
— Нельзя!
— Галя! — Кузина дотянулась до окна слабо освещенного вагона. Вдруг обмякла, сползла на платформу. Какой-то мужчина оттащил ее и положил на скамейку.
Электричка отправилась в город. В третьем вагоне на полу лежала Галина Архиповна. Белая кофточка на ней была в крови.
Бардышев докладывал Жукову о ходе поиска преступников. Фотографии размножены и розданы. Посты милиции на вокзалах всех видов транспорта оповещены. Установлено наблюдение за квартирами Пигалевой и Гераськина. Выявляется круг их родных и близких знакомых... При обыске в мастерской самодеятельного художника Гераськина обнаружены .краски, химикаты, скребки и пачка использованных железнодорожных билетов на разные поезда.
— Без сомнения можно считать, что Гераськин — фальшивобилетчик! Хозяйка квартиры Пигалевой узнала на фотографии его. Так что связь с Тамарой — факт.
— Нашелся и мой давний знакомый, — сказал Жуков, выслушав сообщение Бардышева. — Помните, шла речь об архиве, Годков под семьдесят Ермилке. На пенсии мужик. Живет прилично, тихо. С законом, как считает участковый инспектор, в ладах. — Евгений Васильевич назвал адрес Дудникова, показал снимок рецидивиста.
— В записной книжке Гераськина на букву «Д» записан этот же адрес и ряд цифр. Значение их пока неясно. Скорее всего, доля Дудникова. — Бардышев довольно протирал очки чистым платком.
— Это уж кое-что для начала беседы! — обрадовался Жуков.
А тем временем оперативные сотрудники, участковые инспектора, их добровольные помощники, дружинники, общественный актив милиции опрашивали оркестрантов из «Чайки», мать Пигалевой, жену Гераськина, наблюдали за пассажирами...
Фимка же в КПЗ терзался над своим вопросом: назвать следователю или не назвать Семена и Тамару?.. А если вместе с ними завалишь и Знакомого? Это опасение, как железные клещи, сжимало ему губы, угнетало до головной боли.
— Не отпустить ли нам Солуянова? — спросил Бардышев.
— Надеетесь, что наведет? А если побежит предупреждать хозяина?..
— С ним нужно на чистоту, Евгений Васильевич. И задать задачку. Мужиком он показался мне стоящим. Захвачен чувством ложного товарищества, показного воровского братства... Нарисовать картинку: его предали!..
— Вызывайте! Попробуем рискнуть.
Фимка настроился воинственно: или ордер прокурора на арест—или свобода!
— До каких пор...
Бардышев не дал ему закончить:
— Вспомнили приятелей? Имена, адреса, клички?
В голосе следователя Фимке почудились нотки
торжества. Заговорил менее пылко:
— Мне нечего вспоминать. Прокурор над вами — сроки жмут, а вы на нулях!
— Не скажите, Ефим Сидорович. — Жуков присел на стул напротив. Широкое лицо его было утомленным. — Зря, Фимка, ерепенишься. Поверь мне, старому воробью. С вашим братом без малого тридцать лет воюю. Как считаешь, могу кое-что?
— Вам виднее...
— Тогда слушай, где совру — поправляй. С поезда вы явились на материну квартиру. Там сменили одежду. Прямым ходом в кафе «Чайка». Там встретили Семена Петровича Гераськина, по кличке Чабан. Он отвел вас к Пигалевой Тамаре Федоровне, кличка ее Томка-фикса. Правильно излагаю?
Фимка не скрывал удивления. Хлопал глазами, все больше вжимая голову в плечи. Загорелое лицо его покрывалось серым налетом. Облизывал сухие губы. Билась, как муха в паутине, горячечная мысль: «Влип! Прощай, свобода!». Противно хлюпало в носу.
— Ага.
— Не ага, а так точно! — жестко заключил Жуков, вставая и переходя за стол. — Не был с нами откровенным, себе повредил, гражданин Солуянов. Как слышали, обошлись без вас. Билеты вы реализовали фальшивые!
— Как же кореш мог?! — всхлипнул Фимка. — Он что, раскололся?.. Сам на меня?..
— Мог! Он вор и мошенник. Любитель пожить за счет ближнего своего. Под себя гребут и Томка, и Сенька, и хозяин твой!
— Вы и Знакомого забрили!
Вмешался Бардышев, видя растерянность Солуянова: