Струфиан
Читать

Струфиан

Стихи и поэзия

:

поэзия

.
Аннотация

Уже много лет ведутся споры: был ли сибирский старец Федор Кузмич императором Александром I... Александр "Струфиана" погружен в тяжелые раздумья о политике, будущем страны, недостойных наследниках и набравших силу бунтовщиках, он чувствует собственную вину, не знает, что делать, и мечтает об уходе, на который не может решиться (легенду о Федоре Кузьмиче в семидесятые не смаковал только ленивый - Самойлов ее элегантно высмеял). Тут-то и приходит избавление - не за что-то, а просто так. Давид Самойлов в этой поэме дал свою версию событий: царя похитили инопланетяне. Да-да, прилетели пришельцы и случайно уволокли в поднебесье венценосного меланхолика - просто уставшего человека.

Конечно, в "трактате Кузьмича" Самойлов пародировал солженицынское "Письмо вождям" (только подсмеивался над якобы патриархально-утопическим проектом автор одновременно писавшихся "Цыгановых"). Конечно, Самойлов с симпатией рисует "лейб-гвардии бунтовщиков" (только ведь знает, чем их заваруха кончится). Но поэма все же не о них - не о тех, кто так или иначе остался на посту (занятно, что часовой, видевший приземление странного объекта, умер на месте), а о том, кто мигом от всего избавился. Ушел в бессрочный отпуск. И пусть дует сильный ветер в Таганроге, пусть рвется вперед история, пусть остаются нерешенными неразрешимые вопросы:

А неопознанный предмет,

Летел себе среди комет.

(НЕДОСТОВЕРНАЯ ПОВЕСТЬ)

1

 А где-то, говорят, в Сахаре,  Нашел рисунки Питер Пэн:  Подобные скафандрам хари  И усики вроде антенн,  А может - маленькие роги.  (Возможно - духи или боги, -  Писал профессор Ольдерогге.)

2

 Дул сильный ветер в Таганроге,  Обычный в пору ноября.  Многообразные тревоги  Томили русского царя,  От неустройства и досад  Он выходил в осенний сад  Для совершенья моциона,  Где кроны пели исступленно  И собирался снегопад.  Я, впрочем, не был в том саду  И точно ведать не могу,  Как ветры веяли морские  В том достопамятном году.  Есть документы, дневники,  Но верным фактам вопреки  Есть данные кое-какие.  А эти данные гласят  (И в них загадка для потомства),  Что более ста лет назад  В одной заимке возле Томска  Жил некий старец непростой,  Феодором он прозывался.  Лев Николаевич Толстой  Весьма им интересовался.  О старце шел в народе слух,  Что, не в пример земным владыкам,  Царь Александр покинул вдруг  Дворец и власть, семейный круг  И поселился в месте диком.  Мне жаль всегда таких легенд!  В них запечатлено движенье  Народного воображенья.  Увы! всему опроверженье -  Один престранный документ,  Оставшийся по смерти старца:  Так называемая 'тайна' -  Листы бумаги в виде лент,  На них - цифирь, и может статься,  Расставленная не случайно.  Один знакомый программист  Искал загадку той цифири  И сообщил: 'Понятен смысл  Ее, как дважды два - четыре.  Слова - 'а крыют струфиан' -  Являются ключом разгадки'.  И излагал - в каком порядке  И как случилось, что царя  С отшельником сошлись дороги...

3

 Дул сильный ветер в Таганроге,  Обычный в пору ноября.  Топталось море, словно гурт,  Захватывало дух от гула.  Но почему-то в Петербург  Царя нисколько не тянуло.  Себе внимая, Александр  Испытывал рожденье чувства,  Похожего на этот сад,  Где было сумрачно и пусто.  Пейзаж осенний был под стать  Его душевному бессилью.  - Но кто же будет за Россию  Перед всевышним отвечать?  Неужто братец Николай,  Который хуже Константина...  А Миша груб и шелопай...  Какая грустная картина!..
–  Темнел от мыслей царский лик  И делался me'lancolique.  - Уход от власти - страшный шаг.  В России трудны перемены...  И небывалые измены  Сужают душный свой кушак...  Одиннадцатого числа  Царь принял тайного посла.  То прибыл унтер-офицер  Шервуд, ему открывший цель  И деятельность тайных обществ.  - О да! Уже не только ропщут!
–  Он шел, вдыхая горький яд  И дух осеннего убранства.  - Цвет гвардии и цвет дворянства!  А знают ли, чего хотят?..  Но я им, впрочем, не судья...У нас цари, цареубийцы  Не знают меж собой границы  И мрут от одного питья...  Ужасно за своим плечом  Все время чуять тень злодея...  Быть жертвою иль палачом...
–  Он обернулся, холодея.  Смеркалось. Облачно, туманно  Над Таганрогом. И тогда  Подумал император:  - Странно,  Что в небе светится звезда...

4

 - Звезда! А может, божий знак?
–  На небо глянув, думал Федор  Кузьмин. Он пробрался обходом  К ограде царского жилья.  И вслушивался в полумрак.  Он родом был донской казак.  На Бонапарта шел походом.  Потом торговлей в Таганроге  Он пробавлялся год за годом И  вдруг затосковал о боге  И перестал курить табак.  Торговлю бросил. Слобожанам  Внушал Кузьмин невольный страх.  Он жил в домишке деревянном  Близ моря на семи ветрах.  Уж не бесовское ли дело  Творилось в доме Кузьмина,  Где часто за полночь горела  В окошке тусклая свеча!  Кузьмин писал. А что писал  И для чего - никто не знал.  А он, под вечный хруст прибоя,  Склонясь над стопкою бумаг,  Который год писал: 'Благое  Намеренье об исправленье  Империи Российской'. Так  Именовалось сочиненье,  Которое, как откровенье,  Писал задумчивый казак.  И для того стоял сейчас  Близ императорского дома,  Где было все ему знакомо -  Любой проход и каждый лаз -  Феодор неприметной тенью,  Чтоб государю в ноги пасть,  Дабы осуществила власть  'Намеренье об исправленье'.

5

 Поскольку не был сей трактат  Вручен (читайте нашу повесть),  Мы суть его изложим, то есть  Представим несколько цитат.  'На нас, как ядовитый чад,  Европа насылает ересь.  И на Руси не станет через  Сто лет следа от наших чад.  Не будет девы с коромыслом,  Не будет молодца с сохой.  Восторжествует дух сухой,  Несовместимый с русским смыслом.  И эта духа сухота  Убьет все промыслы, ремесла;  Во всей России не найдется  Ни колеса, ни хомута.  Дабы России не остаться  Без колеса и хомута,  Необходимо наше царство  В глухие увести места -  В Сибирь, на Север, на Восток,  Оставив за Москвой заслоны,  Как некогда увел пророк  Народ в предел незаселенный'.  'Необходимы также меры  Для возвращенья старой веры.  В никонианстве есть порок,  И суть его - замах вселенский.  Руси сибирской, деревенской  Пойти сие не может впрок'.  В провинции любых времен  Есть свой уездный Сен-Симон.  Кузьмин был этого закала.  И потому он излагал  С таким упорством идеал  Российского провинциала.  И вот настал высокий час  Вручения царю прожекта.  Кузьмин вздохнул и, помолясь,  Просунул тело в узкий лаз.

6

 Дом, где располагался царь,  А вместе с ним императрица,  Напоминал собою ларь,  Как в описаньях говорится,  И выходил его фасад  На небольшой фруктовый сад.  От моря дальнобойный гул  Был слышен - волны набегали.  Гвардеец, взяв на караул,  Стоял в дверях и не дыхнул.  В покоях свечи зажигали.  Барон Иван Иваныч Дибич  Глядел из кабинета в сад,  Стараясь в сумраке увидеть,  Идет ли к дому Александр.  А государь замедлил шаг,  Увидев в небе звездный знак.  Кузьмин шел прямо на него,  Готовый сразу падать ниц.  Прошу запомнить: таково  Расположенье было лиц -  Гвардеец, Дибич, государь  И Федор, обыватель местный, -  Когда послышался удар  И вдруг разлился свет небесный.  Был непонятен и внезапен  Зеленоватый свет. Его,  Биясь как сердце, источало  Неведомое существо,  Или скорее вещество,  Которое в тот миг упало  С негромким звуком, вроде 'пах!',  Напоминавшее колпак  Или, точнее, полушарье,  Чуть сплюснутое по бокам,  Производившее шуршанье,  Подобно легким сквознякам...  Оно держалось на лучах,  Как бы на тысяче ресничин.  В нем свет то вспыхивал, то чах,  И звук, напоминавший 'пах!',  Был страшноват и непривычен.  И в том полупрозрачном теле  Уродцы странные сидели,  Как мог потом поклясться Федор,  На головах у тех уродов  Торчали небольшие рожки,  Пока же, как это постичь  Не зная, завопил Кузьмич  И рухнул посреди дорожки,  Он видел в сорока шагах,  Как это чудо, разгораясь,  Вдруг поднялось на двух ногах  И встало, словно птица страус.  И тут уж Федор пал в туман,  Шепча: 'Крылатый струфиан...'  В окно все это видел Дибич,  Но не успел из дому выбечь.  А выбежав, увидел - пуст  И дик был сад.  И пал без чувств...  Очнулся.  На часах гвардейца  Хватил удар.  И он был мертв,  Неподалеку был простерт  Свидетель чуда иль злодейства,  А может быть, и сам злодей.  А больше не было людей.  И понял Дибич, сад обшаря,  Что не хватало государя.

7

 Был Дибич умный генерал  И голову не потерял,  Кузьмин с пристрастьем был допрошен  И в каземат тюремный брошен,  Где бредил словом 'струфиан'.  Елизавете Алексевне  Последовало донесенье,  Там слез был целый океан.  Потом с фельдъегерем в столицу  Послали экстренный доклад  О том, что августейший брат  Изволил как бы... испариться.  И Николай, великий князь,  Смут или слухов убоясь,  Велел словами манифеста  Оповестить, что царь усоп.  Гвардейца положили в гроб  На императорское место.

8

 А что Кузьмин? Куда девался  Истории свидетель той,  Которым интересовался  Лев Николаевич Толстой?  Лет на десять забыт в тюрьме,  Он в полном здравье и уме  Был выпущен и плетью бит.  И вновь лет на десять забыт.  Потом возник уже в Сибири,  Жил на заимке у купца,  Храня секрет своей цифири.  И привлекать умел сердца.  Подозревали в нем царя,  Что бросил царские чертоги.
в официальном магазине Литрес