— Держись в тени, Рындин, — шепнула, пробегая, чернобровая дивчина. — Не привлекай внимания.

На крыльцо комендатуры вышел толстый офицер. Его почтительно поддерживал адъютант.

К офицеру подбежал переводчик, но тот остановил его:

— Данке! Я беседоваль сам.

Неверными шагами офицер подался вперед и хрипло крикнул, обращаясь к толпе крестьян:

— Руссише пейзан! Когда с вами нет коммунисти…

— Врешь, гад! — послышался спокойный голос. — Они есть!

Раздался выстрел — и толстяк без звука повалился на руки обомлевшего переводчика.

Всхлипнув, умолкла гармошка. Затрещали хлопки выстрелов. Зататакал пулемет. С паническим криком: «Партизанен!» — кинулись бежать гитлеровцы. За ними мчались девчата, высоко подобрав юбки над смазными сапогами. Деды, вмешавшись в схватку, наотмашь били прикладами фашистов. Тот, кого назвали Рындиным, с неимоверной силой высадил двери комендатуры и ворвался внутрь. Побелевший от страха адъютант поднял руки.

Через час все было кончено. Крупные южные звезды мигали над притихшим селом. Переговариваясь вполголоса, партизаны уходили в лес. На повороте дороги комиссара остановил связной. Неподалеку виднелась группа людей.

— До вас, товарищ комиссар, — сказал связной. — До вашего отряда хотим. Хлопцы у нас надежные.

— А семьи как же?

— Семьи у многих на Большую землю подались. Скот мы в горы угнали. А на селе с фашистами жить не согласны. Пускай они пустые хаты рушат.

— И много вас?

— Десятка полтора наберется. Примайте, товарищ комиссар!

Люди подошли ближе. Комиссар помолчал.

— Ладно, идем! — коротко бросил он.

И густой лес поглотил партизан.

Уже давно отряд находился глубоко в лесу.

Проходили дни, недели, месяцы. Становилось все холоднее. Задувал пронзительный ледяной ветер.

Устраиваясь на ночлег, партизаны рубили ветки деревьев, устилали ими протоптанную тропу и укладывались спать, тесно прижавшись друг к другу. Каждые полчаса дневальные будили спящих, подавая команду: «Перевернуться!» Долго спать на одном боку нельзя — можно замерзнуть.

Партизанский кашевар хмурился, когда получал от начальника снабжения очередную порцию муки или крупы. Уж очень негустым становилось варево.

Комиссар сидел в землянке возле печки и вносил очередную запись в дневник отряда:

Ординарец Шитов, войдя с охапкой сушняка, подбросил его в печку. Пламя, затрещав, осветило неровным отблеском страницу дневника. Комиссар продолжал:

Лаз в землянку заслонила квадратная фигура начальника разведки Виноградова.

— Ох метет! Ну и метет! — послышался хриплый голос. — Рано стала зима в этом году.

Вошедший потопал валенками, стряхивая снег. Комиссар поднял голову:

— Как у вас, Борис Захарович?

Виноградов сел на нары, ближе к огню. Что-то глубоко домашнее было в этом пожилом человеке, ранее ветеринарном враче.

— Наши вернулись из города. Покупки могли бы быть удачнее, — сказал он. — Но и того, что принесли, хватит…

Кременецкий насторожился. «Покупками» разведчики отряда называли сведения, полученные в тылу, у подпольщиков.

— Придется снова менять место, — проговорил Виноградов. — Выследили нас! Сейчас придет командир — решим.

«Опять перебазироваться», — устало подумал комиссар.

До сих пор, несмотря на частые прочесы леса, партизанам удавалось успешно маневрировать. Гитлеровцы никак не могли застать их врасплох. Но теперь вражеское кольцо смыкалось. По данным разведки, к фашистам прибывали всё новые пополнения. Очевидно, шла подготовка к повторному штурму Севастополя.

В лаз, слегка пригнувшись, протиснулся Панин.

— Новости уже слышали?.. — спросил он комиссара. — Шитов, огонька посильней и чаю!

Командир сбросил шинель. Лицо его было хмуро.

— Не придумаю пока, куда податься? Разведчики доносят — всюду заслоны, всюду дым вражеских костров. Похоже — окружают.

Он глотнул настоенный на пахучей лесной травке кипяток и выпрямился:

— Твое мнение, комиссар?

Кременецкий помолчал.

— Пожалуй, поднимемся к Розовому озеру, на Абдугу, — будничным тоном сказал он.