— Это не авто, это средство передвижения! — замечает другой узник. — Смотри на пингвина, который сидит за рулём!

— Идите же и узнайте, любезный! — вяло вздыхает Биг Босс. — Эта фауна меня утомляет.

Я выхожу в этот двор чудес [15] двадцатого века. Шум становится сильнее, запахи беспощаднее. Мой нюх и мой слух подвергаются дикой атаке, я пошатываюсь и опираюсь на капот любовницы Росса, что вызывает нехороший взгляд последнего, ибо на «роллс-ройс» тысяча девятьсот двадцатого года не опираются.

Справа находится источник воды: четыре совершенно дурацких медных крана на концах голых труб, торчащих из земли, словно перископы. Человек сто с вёдрами и бутылками, лейками и пластмассовыми канистрами стоят в очереди животов-ляжек, обмениваясь кислыми замечаниями по поводу медленного расхода воды и неторопливости тех, кто её набирает. Тут и огромные бабищи с непозволительными окороками. Худосочные в чересчур коротких шортах, в мягких шляпах и своих выходных туфлях. Есть и пацанки в стиле Козетты, смиренные, словно сиротки. Есть ворчливые старики. Есть весёлые девушки. Собаки, которые писают везде маленькими старательными струйками. Молодые люди с транзисторами на шее, чтобы ничего не пропустить из рекламы «Астры» или милейшего месье Тригано [16] , который для таких мест всё равно что недремлющий Бог.

Водяная вахта. Погонщики верблюдов в пустыне. На заднем плане маленький локомотив надрывается, таская за собой вагонетки, полные зловонного цемента. Арабы, белые от пыли, суетятся и посматривают на туристок. Вечером у этих мсье будет еще тот загул в их бидонвиле на Лазурном Берегу. Экстаз замедленного действия. Похотливые воспоминания.

Я вхожу в офис: просторная круглая комната, пахнущая кислым пивом и увядшим салатом-латуком. Нечто вроде бакалеи-буфета-приёмной. Здесь продают шоколад и сардины, перезрелые персики и лапшу россыпью, оливковое масло и провансальские куклёшки.

Две личности вопят в два телефона, между которыми нет никакой перегородки. Первый — здоровяк с мощными окороками, причёской ёжиком и шерстью со всех сторон — говорит телефонистке с коммутатора Клермон-Ферран, что он на неё положил; тем временем девица, ляжки которой просматриваются сквозь тесные шорты, щебечет невидимому Рири глупости для военных при луне.

Два малыша терзают электрический бильярд, вспыхивающий жёлтыми и красными огнями, флипперы исступленно хлопают крылышками, словно прилипшие бабочки. Позванивают, позвякивают.

Я подхожу к содержательнице концентрационного лагеря. У неё бледное, отёкшее, намалёванное лицо. Рот в виде фиалки. Глаза трижды подчёркнуты зелёным карандашом. Завиток в виде мыса Фреель! Вместо серёжек — люстры из хрусталя.

— Я ищу человека по имени Берюрье, — говорю я. — Он должен был приехать утром!

Она выдаёт мне улыбку в форме ануса, обхватывающего термометр.

— Это ваш «роллс»? — уклоняется она.

— Он мне не принадлежит, но я имел честь быть его пассажиром!

Накрашенная дама кивает восхитительной головой, что приводит в движение барашки из морщин и складок. Груди идут на штурм третьего и второго подбородков, которые, в свою очередь, дают встряску тому, что некогда было щеками.

— Я никогда не видела такой модели, — говорит она. — Когда она вышла?

— Это проект, который сойдёт с конвейера через четыре года, — осведомляю я её. — Так что с Берюрье? — торгуюсь я, показывая на большую чёрную книгу, в которой записаны имена каторжников.

— Ах да. В самом деле, они приехали утром, очень рано…

Она смачивает палец, чтобы перевернуть страницу, прилипшую к предыдущей с помощью пятна от конфитюра и носового экскремента.

— Они в аллее «Адама и Евы», — осведомляет она, — последней в глубине кемпинга. Я бы их вызвала по громкоговорителю, но сейчас время новостей, и мои клиенты не любят, когда их прерывают.

— Не беспокойтесь, милейшая, я найду сам.

Толпа собралась вокруг «роллса». Машины почти не видно из-за обступившего её народа, до крайности развязного, не испытывающего ни тени смущения и не упускающего случая перекинуться бесцеремонными репликами о предприятиях «роллс-ройса» и его клиентах.

Как только я выхожу наружу, раздается запись с грозным голосом сантехника, выделяющимся в окружающем гвалте:

— Вы что, машину первый раз увидели, козлы? Может, еще штаны снять, чтоб показать вам гвоздь программы? Какого хрена вы тут собрались перед кучей жести?

Толпа расходится с бурчанием. Трудно выдержать убедительный тон сантехника моего Высокочтимого Лиса.

Аллея «Адама и Евы», согласитесь, это многообещающе. Нечто вроде сатанинского… Эдема! Тут наверняка встретятся приморские сосны, олеандры, финиковые пальмы, весь феерический лес. Напоминает «Поля и Вирджинию» [17] с первого взгляда, вот только со второго ты понимаешь, что случай с яблоком уже перевернул всё вверх дном. Что вечное наказание вступило в действие.