Девочка-скаут боготворила художницу — руководительницу скаутского движения. Всю жизнь она собирала все, что было с ней связано: фотографии, статьи, интервью, каталоги выставок; покупает на аукционе коллекцию ее ранних рисунков и акварелей. Однажды она решает передать всю эту коллекцию её дочери…
В начале века мама Мари [1] приложила немало сил, чтобы организовать движение девочек-скаутов в Швеции. Девочки, естественно, восхищались ею, но абсолютно безраздельное поклонение выпало ей на долю от маленькой девочки-скаута, которую звали Хельга. Хельга была тихая, как мышка, и боялась всего вокруг. Мама Мари поняла, что Хельге ни при каких обстоятельствах хорошим скаутом не стать, и поэтому попыталась прежде всего защитить ребенка от простых трудностей, какие только могут усугубить испуг.
1
Имеется в виду Сигне Хаммарстен-Янссон (1882–1970) — мать Туве Янссон, род. в Швеции, художница. Известна своими рисунками почтовых марок (180), а также как автор карикатур, обложек и иллюстраций к книгам.
Больше всего на свете Хельга боялась грозы. Как только гроза приближалась, мама Мари не отходила ни на шаг от несчастного дитяти и пыталась успокоить его, объясняя как могла причины резких перемен погоды и природу электричества и рассказывая о поднимающихся и опускающихся воздушных потоках. Уверенности в том, что Хельга понимала это, отнюдь не было, но все же становилось ясно: ей уже лучше.
У Хельги был фотоаппарат, чей объектив следил за всем, чем занималась ее любимая предводительница скаутов. Фотографии Хельги наклеивались в книгу-альбом, который она никогда никому не показывала, то было ее тайное сокровище, баррикада против ужасов окружающего мира. На первой странице она приклеила маленький локон, который, после осуществления дерзкого плана и несмотря на страх, был отрезан с самого кончика роскошной косы руководительницы скаутов.
Странно, что Хельга никогда не пыталась разыскать своего кумира после окончания занятий, даже не посылала ей обязательных рождественских открыток, которые всякий раз приносят с собой несколько сентиментальную праздничную атмосферу или, что случается чаще, уколы нечистой совести. Напротив, Хельга продолжала заниматься своим альбомом, и все, что касалось ее Друга, заносилось туда, со временем даже заметки о свадьбе и рождении детей. И статья под названием «Она была прежде всего Художником», и все, что касалось выставок, газетных комментариев, упоминаний о той или иной репродукции, а также несколько интервью. Альбом заканчивался некрологом и стихотворением, в которое Хельга попыталась вложить все, что никогда не высказывала вслух.
Много лет спустя Хельгу угораздило прочитать как-то в утренней газете, что ранние работы художницы будут выставлены на продажу на аукционе, там же был приведен список названий. Хельга выиграла на аукционе коллекцию рисунков и акварелей, которые мама Мари писала еще в первые годы учебы. Они были вставлены в красивые рамки и развешаны на стенах, а также сфотографированы и помещены в альбом. Великолепно!
Как раз нынешним летом это великолепие стало ощущаться Хельгой как бремя. Она решила возложить свое подношение на другой алтарь и поэтому отправила письмо Мари. Мол, тот материал, что она собрала, слишком драгоценен, чтобы посылать его по почте, ей нужно передать его лично и как можно скорее.
Мари прочитала письмо и некоторое время медленно бродила по острову. Когда она вернулась, Юнна сказала:
— Мы ведь можем ночевать в палатке. Это всего лишь на пару дней.
— Да, всего лишь на пару дней.
И вот июньским вечером морское такси Брундстрёма доставило Хельгу на остров. Она молча, с серьезным видом, кивнула головой, словно выражая соболезнование. Хельга была по-прежнему маленькая, хотя разрослась в ширину, лицо ее носило печать сосредоточенного упорства. Они поднялись в домик, где на очаге стояла сваренная уха и где им оказалось трудно начать беседу. Хельга не хотела распаковывать свой багаж.
— Завтра, — сказала она. — Завтра! Ее день рождения!
В палатке Юнна заметила, что у Хельги с собой полным-полно вещей.
— Да, — согласилась Мари. — Почитаем немного?
На ночлег в палатку пришла кошка.
На другое утро альбом Хельги лежал посреди стола. Переплет был украшен эмблемой скаутов, выполненной в золоте. Хельга зажгла свечу, что горела неприметным пламенем на солнечном свету.
— Пожалуйста, садитесь! — пригласила Хельга. — Мари, это книга о ее жизни!
И она начала свой рассказ; обстоятельно и серьезно поведала она обо всех ожиданиях, надеждах и разочарованиях, которые выпали ей на долю во время долгой и кропотливой работы, дабы мама Мари могла занять достойное место в священных кущах памяти. Фотографии были передержаны и поблекли, а кое-где густые тени как будто скрывали нечто важное для Мари и Юнны. Но Хельга разъяснила все, что происходило с матерью Мари.
— Мари, открой страницу двадцать третью. Ты знала, что твоя мама в тысяча девятьсот четвертом году лучше всех в классе умела писать заглавные буквы чертежным шрифтом? Я вычитала это из годового отчета ее школы… А ты знала, что она была искусным снайпером? Страница двадцать девятая. Первый приз в Стокгольме в тысяча девятьсот восьмом и второй приз в Сундсвалле в тысяча девятьсот седьмом. А ты знала, что в тысяча девятьсот тринадцатом она оставила скаутов? И почему?
— Знаю, — ответила Мари, — перемены в их организации шли одна за другой, и она устала от всего этого.
— Нет, нет! Она не устала! Она оставила учительскую Мантию, дабы посвятить себя Искусству. Открой страницу сорок пятую…
— Подождите! — произнесла Юнна. — Я выйду на минутку покормить кошку. Не хотите ли кофе?
— Нет, спасибо! — ответила Хельга. — Это слишком важно!
Через некоторое время Мари, не выдержав, метнулась из дома.
— Ты слышала! — закричала она. — Священные кущи памяти! А ты знала, что у моей мамы были почти самые длинные волосы в Швеции в тысяча девятьсот восьмом году? От этих прядок под целлофаном я заболеваю, она не имеет на это права!