– Фу. Это совсем другое.

Монца покачала головой и слезла с него.

– Потенциальная великая герцогиня, писающая на будущего короля. Такого не придумаешь…

– Ну, хватит. – Все тело Трясучки было в ссадинах, синяках и царапинах. Самый мерзкий порез находился в том месте на спине, куда не дотянуться, чтобы почесать. От пота они не на шутку раззуделись, лишая его всякого терпения. И невмоготу стало от хождения вокруг да около того предмета, который лежал между ними в постели, незамысловатый, как гниющий труп. – Хочешь, чтобы Меркатто умерла, так и скажи.

Она немного помолчала с приоткрытым ртом.

– Ты удивительно прямолинеен.

– Нет, ровно настолько, сколько требуется от одноглазого убийцы. Почему?

– Что – почему?

– Почему ты так сильно желаешь ее смерти? Я идиот, конечно, но не полный. И не думаю, что тебя привлекло мое смазливое личико. Или чувство юмора. Может, отомстить хочешь, за то, как мы обошлись с тобой в Сипани. Всякий захотел бы. Но это только часть дела.

– Немалая часть… – Она медленно провела пальцем по его бедру. – Что меня привлекло… честные люди мне всегда нравились больше, чем смазливые. Но хотелось бы знать… могу ли я тебе довериться?

– Нет. Если бы могла, я бы не слишком подходил для такой работы, верно? – Он поймал ее за палец, выгнул его и притянул ее, скривившуюся от боли, поближе. – Так зачем это тебе?

– Ой! Есть один человек, в Союзе! Тот, на кого я работаю… кто послал меня в Стирию, шпионить за Орсо!

– Калека? – Трясучка вспомнил прозвище, упомянутое Витари. Человека, который стоял за королем Союза.

– Да! Ай!.. Ой!.. – Она взвизгнула, когда Трясучка выгнул ее палец сильнее и отпустил. Обиженно выпятив губу, прижала руку к груди. – Зачем ты так?..

– Может, мне это удовольствие доставляет. И что Калека?

– Когда Меркатто вынудила меня предать Орсо… она вынудила меня предать и его. Иметь своим врагом Орсо я еще могу, раз уж так вышло…

– Но не Калеку?

Она нервно кивнула.

– Только не его.

– Враг пострашней великого герцога Орсо?

– Гораздо страшней. И Меркатто – его цена. Она угрожает разрушить все его тщательно выстроенные планы присоединить Талин к Союзу. Поэтому должна умереть.

Маска безмятежности соскользнула с ее лица. Съежившись, широко открыв глаза, она уставилась куда-то в пространство взглядом тоскливым, измученным и полным страха. Что Трясучке понравилось, поскольку это был, пожалуй, первый честный взгляд, который он увидел с тех пор, как прибыл в Стирию.

– Если я найду способ ее убить, останусь жива, – прошептала Карлотта.

– И твой способ – это я.

Она посмотрела на него. Глаза стали жесткими.

– Ты сможешь это сделать?

– Сегодня мог. – Расколоть ей голову топором. Наступить на лицо и держать под водой, пока не захлебнется. Тогда она его, может, зауважала бы… Но вместо этого он ее спас. Потому что надеялся. До сих пор… Но надежда превращала его в дурака. А ему до смерти надоело выглядеть дураком.

Сколько людей он уже убил? Во всех схватках, мелких стычках и отчаянных сражениях на Севере? За те полгода хотя бы, которые провел в Стирии? У Кардотти, в дыму и безумии? В галереях дворца герцога Сальера? В битве, что кончилась всего несколько часов назад? Два десятка? Или больше? Среди них были и женщины… Он в крови с головы до ног, не хуже самого Девяти Смертей. Вряд ли то, что он добавит к счету еще одного человека, будет стоить ему места среди праведных.

Трясучка скривил губы.

– Мог. – Совершенно ясно, что для Монцы он ничего не значит. Почему же она должна для него что-то значить?.. – Легко.

– Так сделай это. – Карлотта опустилась на четвереньки, двинулась к нему, приоткрыв рот, глядя неотрывно в его единственный глаз. – Ради меня. – Тяжелые белые груди коснулись его груди, потерлись о нее сосками. – Ради тебя. – Красные камни ожерелья легонько стукнули его по подбородку. – Ради нас обоих.

– Нужно выбрать момент. – Он провел рукой по ее спине, огладил зад. – Осторожность на первом месте, верно?

– Конечно. Хорошая работа никогда не делается… в спешке.

Голова у него закружилась от ее запаха – сладкого, цветочного, смешанного с запахом разгоряченного тела.

– Она мне деньги должна. – Последний довод против.

– Ах, деньги… Знаешь, когда-то я занималась торговлей. Куплей. Продажей. – Ее дыхание поочередно обожгло ему горло, губы, лицо. – И по опыту знаю, что, когда люди заговаривают о цене, сделка, считай, заключена. – Теплая щека прижалась к безобразному шраму. – Сделай это для меня, и получишь все, обещаю, что потеряешь с ней. – Прохладный кончик языка коснулся сожженной плоти вокруг металлического глаза, нежно, успокаивающе. – У меня договоренность… с банкирским домом… Валинта и Балка.

Солнце высекало из серебра тот особенный, аппетитный блеск, который присущ почему-то только деньгам. Сейф, набитый ими, открытый для всеобщего обозрения, притягивал взгляды вернее, чем могла бы это сделать призывно разлегшаяся на столе голая красотка. Сверкающие, свежеотчеканенные денежки. Чистейшее серебро Стирии, переходящее в грязнейшие из ее рук. Забавный парадокс. На одной стороне монет – весы, конечно же, традиционный символ стирийской коммерции со времен Новой империи. На другой – суровый профиль Орсо, великого герцога Талина. Еще более забавный парадокс, по мнению Коски, – платить воякам Тысячи Мечей портретами человека, которого они только что предали.