Шрифт:
– Это было слово «убийство», – сказал он через несколько секунд. – Настя попросила дух материализоваться и указать на убийцу, но тут у Вики Филоновой сдали нервы, она схватила блюдце и запустила им в стену.
– Что было потом?
Антип пожал плечами:
– Да ничего. Стас Малевич и Жиров стали смеяться. Эдик Граубергер, уходя, обозвал нас идиотами. А Витька Бронников сказал, что было забавно, но если мы еще раз попытаемся сделать из него дурака, он вышвырнет нас в окно.
– А вы действительно все это подстроили? – осведомилась Мария.
Он опустил взгляд и уставился на носки давно не чищенных туфель.
– Лично я ничего не делал. А что касается Насти… Ее расспросить уже нельзя. Простите, но мне все же пора идти.
Антип попрощался и двинулся к двери. Мария его не задерживала.
2
В холле ГЗ Варламова увидела большой портрет Насти Горбуновой, перевязанный черной лентой.
Под ним, на журнальном столике, стояла большая фарфоровая ваза с цветами. Больше всего почему-то белоснежных кал. Их упругие белые чаши были похожи на уши, настороженно вслушивающиеся во все, что происходит вокруг.
– Думаю, это самоубийство, – услышала Мария за спиной звонкий девичий голос.
– Да, – отозвался второй, – скорей всего.
Мария оглянулась. В паре шагов от нее стояли две девушки.
– Вы ее знали? – спросила их Мария.
Девушки окинули ее любопытными взглядами.
– Да, – ответила одна из них.
– Она правда была сумасшедшей?
Девушки усмехнулись.
– Настя тусовалась с готами, а у них у всех крыша не на месте, – сказала вторая. – Они все помешались на смерти.
Варламова повернулась и заковыляла прочь от портрета, постукивая тростью о мраморный пол. За спиной у нее послышался громкий шепот.
– Кто это?
– Не знаю. Но судя по виду – ее мамочка.
– Или бабушка.
Девушки захихикали. Мария стиснула зубы и ускорила ход.
На кафедре был один Завадский. Увидев Марию, он нахмурился. Затем встал, выдвинул для нее стул, подождал, пока она сядет, а потом сел сам, держась очень прямо.
– Как вам у нас? – поинтересовался завкафедрой.
– Нормально, – ответила Мария, не желая вдаваться в подробности.
Завадский помолчал, уставившись взглядом в стол.
– Мария Степановна, вы, конечно, уже слышали о погибшей девушке?
– Да.
– Ужасная смерть. Впрочем, любая смерть ужасна.
Он вынул из кармана пиджака маленькую жестяную коробочку, открыл ее, достал леденец и бросил в рот.
– Бросаю курить, – объяснил Завадский, перехватив удивленный взгляд Марии. Затем хрустнул леденцом и спросил: – Я слышал, вы решили ставить «Гамлета»?
Мария кивнула:
– Да. Мы уже начали репетиции.
– По-моему, глупая затея. Зачем отвлекать ребят от учебы?
– Постановка – ее часть. Вы ведь сами хотели, чтобы они попытались осмыслить иной стиль мышления. То, что творится в мозгах у Гамлета, должно заинтересовать их.
– Вряд ли их заинтересует сумасшедший, которого гложут бесконечные сомнения. Они для этого слишком большие рационалисты. Говорят, вы уже подружились кое с кем из ребят.
– Я бы не назвала наши отношения дружбой.
Завадский кивнул в знак того, что понимает, о чем она говорит.
– Мария Степановна, у меня к вам просьба. Пожалуйста, не пудрите ребятам мозги рассказами о мертвецах и призраках. Они сейчас в самом начале пути. Разум молодого человека нестоек и податлив.
– Вы хотели сказать: открыт всему новому?
Завадский отрицательно качнул головой.
– Нет. Именно нестоек. И не нужно подвергать его… ну, скажем так: различного рода искушениям. Ребята выбрали для себя путь науки. Мне бы не хотелось, чтобы они сворачивали с этого пути. Я заведующий кафедрой и чувствую ответственность за судьбу каждого из них. Исходя из всего вышесказанного.
Мария вздохнула.
– Вы упертый традиционалист и консерватор.
– Да. Я традиционалист и консерватор. И скажу прямо: я не хочу, чтобы вы проводили со студентами больше времени, чем того требует учебный план.
– Максим Сергеевич, я не собираюсь с вами ссориться. И не собираюсь обсуждать с вами тему неформальных отношений между преподавателями и студентами. Уверена, что вам этого тоже не хочется.
Завадский нахмурился. Марии показалось, что на его смуглых скулах проступил легкий румянец.