При этих словах у него упала вилка, и она чуть не надорвалась от нового приступа смеха.

Остальным посетителям ресторана тоже стало весело: все лица повернулись в ее сторону, Мэри увидела несмелые улыбки, услышала неуверенные смешки.

Странно, почему Патрик не смеется? Он вдруг вскочил, отбросив салфетку, и оттолкнул свой стул так резко, что тот упал, едва не сбив с ног проходившего мимо официанта.

Это окончательно добило Мэри. Теперь она только что не визжала от смеха. Ее бабушка ни за что не одобрила бы подобного поведения. Она не общалась с женщинами, ведущими себя, как прачки, собравшиеся у деревенского колодца. Но, с другой стороны, бабушка не одобрила бы и то, что у кого-то из семьи Дюбуа появился бы внебрачный ребенок! Так что из этих двух грехов первый можно было считать наименьшим. Эта мысль показалась Мэри такой остроумной, что она прямо-таки зашлась от истерического хохота.

— Мы немедленно уходим отсюда! — прорычал Патрик, бросая на стол несколько скомканных ассигнаций.

Схватив ее за руку, он протащил ее за собой по выложенному каменными плитами патио и вывел на улицу с быстротой шерифа, эскортирующего преступника к тюремному фургону. Рывком открыв переднюю дверцу машины, он усадил ее на сиденье, запер за ней дверцу на замок и побежал к водительскому месту.

Теперь они сидели вдвоем в его небольшой машине; Мэри отделяло от него всего несколько дюймов и рычаг переключения передач. Если бы Патрик захотел, он вполне мог бы задушить ее, особо себя не утруждая, а судя по выражению его лица, это как раз и было у него на уме.

И тут перед Мэри во весь рост встала все та же старая трагедия, и смех ее иссяк так же внезапно, как и начался.

— О господи! — прошептала она, ужаснувшись тому, что натворила.

— А теперь объясни, на что, черт возьми, ты намекала! Я хочу все знать об этом «кролике».

Патрик старался говорить спокойно, но глаза его так грозно сверкали, а губы были так плотно сжаты, что Мэри испугалась. В нем сейчас не осталось ничего от того веселого, красивого юноши, в которого она когда-то влюбилась. Это был кто-то абсолютно незнакомый и опасный…

— Господи боже мой! — дрожащим голосом произнесла Мэри, хватаясь за единственную соломинку, которая могла спасти ее. — Не хочешь ли ты сказать, что поверил в мою невинную шутку?

После этих слов Патрик со стремительностью хищника, набрасывающегося на свою жертву, схватил ее за руки и рывком повернул к себе, так что Мэри оказалась наполовину вытащенной со своего сиденья и так близко от него, что чувствовала на лице его дыхание.

— Если таким образом ты решил отомстить мне за тот единственный раз, когда мы были… — выражение отвращения ясно читалось на его лице, пока он подыскивал нужное слово, — когда мы были вместе, тебе нужно было придумать что-нибудь более оригинальное, чем старый номер с беременностью. Потому что, если бы у тебя был ребенок, гнев семейства Дюбуа уже давно эхом катился бы по всему свету!

— Успокойся, Патрик, ребенка у тебя нет, — быстро сказала она, чувствуя, как гнев и печаль вновь поднимаются в ее душе.

Боже, с какой легкостью он отказался от ребенка, которого она когда-то зачала! Он весь даже обмяк от облегчения и ослабил хватку на ее руке.

— Я так и думал… Но это был грязный трюк, Мэри Клэр! Тебе и впрямь удалось вывести меня из себя…

— У меня случился выкидыш на девятой неделе.

Если бы месть действительно входила в намерения Мэри, она тотчас же поняла бы, что преуспела даже больше, чем могла рассчитывать. Ее слова повисли в воздухе между ними — такие же зловещие, как нож гильотины над головой жертвы. Патрик не пошевелился, и только зрачки его глаз расширились от потрясения.

— Похоже, ты не шутишь… — сказал он наконец, и голос его дрогнул.

— Нет, не шучу, — ответила она. — Не знаю, что произошло со мной в ресторане, но я никогда не считала этот выкидыш поводом для веселья. Я любила нашего ребенка и никогда не оправлюсь от его потери!

Весь его гнев, казалось, улетучился при этих словах, и его место заняла великая печаль.

— О дьявольщина, Мэри! — прошептал он, и в его глазах появился тот предательский блеск, что обычно предшествует слезам.

Внезапно ей захотелось успокоить Патрика — отчасти потому, что она абсолютно точно знала, как грустно ему сейчас, но также и потому, что просто не могла видеть его в таком подавленном состоянии. Но Мэри понимала и другое: если она попытается сделать это, он оттолкнет ее. Опять. А ей до конца жизни хватит его первого отказа…

Поэтому она сбросила его руку со своей, взглянула на часы на приборной доске и отрывисто проговорила:

— Теперь, когда ты все-таки вырвал у меня это признание, я хотела бы наконец забрать из больницы свою бабушку. Сейчас уже гораздо больше двух, и она, должно быть, волнуется.

Еще какое-то мгновение он сидел сгорбившись за рулем, затем, не говоря ни слова, тронул машину с места и сделал запрещенный разворот прямо посреди улицы. За те пять минут, которые потребовались, чтобы подъехать к больнице, никто из них не произнес ни слова, и это было тягостное молчание.

Как только Патрик остановил машину, Мэри выскочила, стремясь быстрее оказаться подальше от него. Было ясно, что он не оставит все это просто так: ему захочется узнать подробности.

А она-то надеялась, что, дав выход правде, сможет от всего освободиться! Оказалось, что это не так. Прошлое можно будет предать забвению только тогда, когда и Патрик разберется в нем и примирится с ним. А это значит, что он будет бередить ее старые раны, на заживление которых у нее ушли годы…