Подлинная фамилия этого замечательного писателя — Домингес Бастида, печатался же он под фамилией Беккер, второй, не переходящей к сыну частью отцовской фамилии. Родился он в Севилье, в семье давно обосновавшихся в Испании и уже забывших родной язык немцев. Рано осиротев, Беккер прожил короткую, полную лишений жизнь, которая стала таким же воплощением романтической отверженности, как и его стихи. Умер Г. А. Беккер в расцвете творческих сил от чахотки.
Литературное наследие писателя невелико по объему, и большинство его произведений было опубликовано лишь посмертно. Друзья выпустили сборник его «Стихов» (1871) по неполному черновому варианту, единственно сохранившемуся после того, как во время сентябрьской революции 1868 года оригинал подготовленной поэтом книги погиб. Тогда же были собраны воедино его прозаические «Легенды».
Продолжая традиции романтического искусства, Беккер, однако, уже лишен революционной активности, свойственной ранним испанским романтикам. Мироощущение писателя глубоко трагично, а его романтическое бунтарство находит выражение преимущественно в самоизоляции от неприемлемой действительности и в погружении в мир интимных чувств, прежде всего любви.
Любовь, в сущности говоря, — центральный персонаж и стихотворений Беккера, и его прозаических «Легенд». Если в стихах поэт отгораживается от реальности, погружаясь в субъективные переживания, то в «Легендах» это осуществляется перенесением действия в далекое, главным образом средневековое, прошлое. В испанском романтизме жанр легенды получил распространение до Беккера. Но, как писал испанский исследователь Анхель дель Рио, в прежних романтических преданиях «господствовал, наряду с описательным элементом, дух приключений, интриги; это искусство новеллистическое. В легенде Беккера, напротив, царит таинственное, сверхъестественное и магическое; это искусство лирическое». Содержание этих легенд разно-образно, оно нередко заимствовано писателем из народных сказок, но почти всегда в основе трагического конфликта, определяющего развитие их сюжета, лежит тяга к недостижимому, невозможному, ускользающему. Легенда «Зеленые глаза» впервые переведена Ек. Бекетовой и опубликована в 1895 году; в заново отредактированном виде она вошла в сборник: Г. А. Беккер. Избранное. М., 1986. Там же впервые напечатан перевод легенды «Лунный луч».
З. Плавскин
I
Въ тысячу-трехсотыхъ годахъ, въ небольшомъ селеніи Аррагонской провинціи, жилъ славный дворянинъ, по имени донъ Діонисъ. Прослуживши королю долгое время въ войнахъ противъ неврныхъ, онъ удалился въ свой наслдственный замокъ и тамъ спокойно отдыхалъ отъ военныхъ трудовъ, предаваясь веселому развлеченію охоты.
Однажды, когда онъ охотился вмст со своеіо дочерью, прозванною Лиліей за свою красоту и необыкновенную близну, — они такъ запоздали, преслдуя звря въ горахъ своихъ владній, что имъ пришлось расположиться на отдыхъ въ пустынномъ ущельи, по которому стремился горный ручей, надая съ утеса на утесъ съ тихимъ, нжнымъ журчаньемъ.
Донъ Діонисъ пробылъ уже около двухъ часовъ въ этомъ прелестномъ уголк, расположившись на мягкой трав подъ тнью ольховой рощи и дружелюбно обсуждая со своими охотниками вс событія дня. Одинъ за другимъ, вс присутствовавшіе разсказывали боле или мене интересныя приключенія, случавшіяся съ каждымъ во время охотничьей жизни. Вдругъ, съ вершины одного изъ самыхъ возвышенныхъ горныхъ склоновъ, послышался отдаленный звонъ, похожій на звонки большого стада. Чередуясь съ лепетомъ втра, колыхавшаго листья деревъ, онъ все приближался. И точно — это было стадо. Вслдъ за звонками изъ густыхъ кустарниковъ выскочило штукъ сто блоснжныхъ ягнятъ, которые начали спускаться на противоположный берегъ ручья; за ними слдовалъ пастухъ въ своей низконадвинутой шапк, защищавшей его отъ перпендикулярныхъ лучей солнца.
— Кстати о необыкновенныхъ приключеніяхъ, — воскликнулъ одинъ изъ охотниковъ, обращаясь къ своему господину:- вотъ вамъ пастухъ Эстебанъ, который съ нкотораго времени сталъ еще глупе, чмъ Господь создалъ его, хотя и то было не мало; онъ можетъ васъ потшить разсказомъ о причинахъ своихъ постоянныхъ страховъ.
— Что-жъ такое случилось съ этимъ бдньмъ малымъ? — спросилъ донъ Діонисъ съ любопытствомъ.
— Пустяки! — насмшливо отвчалъ охотникь. — Дло въ томъ, что хотя онъ и не въ великую пятницу родился, и перстомъ Божіимъ не отмченъ, и съ чортомъ въ сношеніяхъ не состоитъ, какъ видно по его христіанскимъ привычкамъ, но, все-же, Богъ его знаетъ какъ и почему, одаренъ самой чудесной способностью, которою когда-либо обладалъ человкъ, кром разв Соломона, понимавшаго, какъ говорятъ, даже языкъ птицъ.
— Какаяже это чудесная способность?
— Да вотъ какая: онъ клянется и божится всмъ на свт, что олени, разгуливающіе у насъ въ горахъ, сговорились не давать ему покоя, — и что всего лучше — что онъ не разъ заставалъ ихъ въ разговорахъ о немъ, слышалъ, какъ они совщались о томъ, какъ-бы его провести и одурачить, а когда это имъ удавалось, то слышалъ также, какъ они хохотали надъ нимъ во все горло.
Между тмъ Констанція — такъ называлась прекрасная дочь дона Діониса — подошла къ групп охотниковъ, и такъ какъ ей, повидимому, очень хотлось узнать необыкновенную исторію Эстебана, — одинъ изъ охотниковъ подошелъ къ тому мсту, гд пастухъ поилъ стадо, и привелъ его къ своему господину. Смущеніе и замшательство бднаго малаго были такъ очевидны, что донъ Діонисъ поспшилъ его ободрить и назвалъ на имени съ добродушной улыбкой.
Эстебанъ былъ парень лтъ девятнадцати или двадцати, коренастый, съ небольшой головой, ущемленной между плечами, съ маленькими голубыми глазками, съ неопредленнымъ и тупымъ взглядомъ, свойственнымъ альбиносамъ. Носъ у него былъ курносый, губы толстыя и ротъ всегда открытый, лобъ низкій, кожа блая, но загорлая отъ солнца; волосы падали ему на глаза и торчали вокругъ лица жесткими прядями, похожими на гриву рыжей лошади.
Таковъ приблизительно былъ Эстебанъ въ физическомъ отношеніи, что касается до нравственнаго, то можно смло утверждать, не встртивъ противорчія ни съ чьей стороны, ни даже съ его собственной, что онъ былъ совершенно глупъ, хотя немножко себ на ум и не безъ плутовства, какъ и подобаетъ настоящему мужику.
Когда пастухъ оправился отъ своего смущенія, донъ Діонисъ снова заговорилъ съ нимъ, и самымъ серьезнымъ тономъ, притворяясь, что онъ необыкновенно интересуется подробностями приключенія, разсказаннаго ему охотникомъ, обратился къ нему со множествомъ вопросовъ, на которые Эстебанъ отвчалъ уклончиво, какъ-бы желая избжать объясненій по поводу этого происшествія.
Наконецъ, уступая разспросамъ своего господина и просьбамъ Констанціи, которая, повидимому, желала больше всхъ услышать отъ пастуха разсказъ о его чудесныхъ приключеніяхъ, онъ ршился говорить, хотя не безъ нкотораго безпокойства.
Прежде всего онъ нсколько разъ подозрительно осмотрлся кругомъ, точно опасаясь, что его услышитъ кто-нибудь, кром присутствовавшихъ, потомъ почесалъ затылокъ, вроятно, желая освжить свою память и собраться съ мыслями, и въ конц концовъ началъ такимъ образомъ:
— Дло въ томъ, сеньоръ, что я ходилъ недавно совтоваться съ однимъ тарасонскимъ попомъ, и онъ мн сказалъ, что съ чортомъ шутки плохи и что въ такихъ длахъ ничмъ не поможешь. Остается только зашить себ ротъ, да молиться хорошенько святому Вароломею, который ужъ знаетъ, чмъ дохать чорта, а затмъ махнуть рукой и положиться на волю Божію, потому что Господь милостивъ и позаботится обо всемъ.
Я это все хорошенько запомнилъ и ршилъ, что никому и ни за что не скажу больше ни слова про мое приключеніе; но сегодня такъ и быть разскажу, чтобы удовлетворить ваше любонытство. Ну, а если чортъ съ меня что стребуетъ за это и снова начнетъ меня дурачить въ наказаніе за мою болтовню — на то у меня Святое Евангеліе зашито въ рубашк, и съ его святою помощью мн еще въ прокъ пойдетъ испытаніе, какъ бывало и прежде.
— Однако, довольно! — воскликнулъ донъ Діонисъ, теряя терпніе отъ разглагольствованій пастуха, грозившихъ никогда не кончиться;- будетъ теб ходить вокругъ да около, приступай прямо къ длу.