– Мне повезло! Я проскочил через Владимировку, занятую японцами, только потому, что лошади в упряжке барона Зальца оказались очень выносливы. Наверное, останемся с вами. Но прежде хотелось бы повидать штабс-капитана Быкова.

– Для вас он – господин штабс-капитан!

– А для вас?.. – вопросом ответил Полынов.

Быков встретил его первым и самым насущным:

– Но где же отряд Слепиковского?

– Затрудняюсь ответить. Я видел его накануне высадки японцев, ваш приятель был спокоен. Если его отряд отходит от Чеписан, то он может следовать только на Хомутовку.

– Где уже сидят японцы, – уточнил Быков.

– Да.

– А куда же пропал сильный отряд Арцишевского?

– Не могу сказать, ибо я проскочил по дороге до Найбучи, наверное, раньше всех отступающих отрядов.

Быков сцепил пальцы в замок с такой нервной силищей, что даже посинели ногти на пальцах его рук.

– Я уже не спрашиваю об отряде Таирова, который может отступить только к рыбным промыслам Маука. Но чувствую, что в наших позорных делах не обошлось без предательства.

– Вы догадливы, штабс-капитан, и я даже предвидел это предательство… после знакомства с бароном Зальца! Всей душою прильнув к груди германского кайзера, он продался японцам.

– Смиримся и с этим, – раздумчиво произнес Быков. – Мой отряд будет сражаться до конца. Люди хорошие! Правда, – сказал он, – партизанские действия успешны только там, где партизан находит поддержку в населении. Трудно партизанить в тех местах, где только лес да дикие звери… Мы охотно примем вас в наш отряд, и я даже не буду слишком придирчив к вашему сугубо криминальному прошлому.

– У меня его попросту нету, – засмеялся Полынов. – Я весь целеустремлен в светлое кристальное будущее.

– Прекратите! – раздраженно ответил Быков. – Я перестаю понимать, где вы говорите серьезно, а где превращаетесь в шута. Лучше скажите по правде: чем я могу быть полезен?

– У вас, – ответил Полынов, – имеется замечательная «франкотка», с которой вы один на один ходили против уссурийского тигра. Я могу сдать в отряд винтовку конвойного образца, а вы позволите мне пользоваться вашей «франкоткой».

Быкову было жаль расставаться с оружием точного боя, но он все-таки выложил снайперскую «франкотку» на стол, предупредив, что после войны заберет ее обратно.

– Обязательно! – Полынов почти любовно подкинул в руке оружие. – За это я обещаю раздобыть для вашего отряда пять японских винтовок «арисака» и… и даже пулемет!

– Где вы их достанете?

– Это же моя профессия: вскрывать сейфы банков и добывать оружие для нелегалов. Впрочем, я прибыл в Найбучи, кажется, по служебным делам – как судебный следователь Зяблов.

Быков не слишком-то обрадовался этому превращению:

– Тогда я спрошу: куда же исчез сам Зяблов? – Он… убит. – Кем убит?

– Конечно, японцами, – равнодушно пояснил Полынов. – Вы же знаете привычку Зяблова ходить в мундире судебного ведомства. Наверное, японцы и приняли его за русского офицера…

Корней Земляков даже прослезился при виде Полынова:

– Вот повезло… вот радость-то! Ежели и вы с нами, знать, не пропадем. Вы приносите человекам счастье…

Полынов дружески попросил парня проследить за лошадьми, чтобы они отдохнули после бешеной скачки от Корсаковска до Найбучи, с помощью Корнея отыскал жилье для совместного проживания с Анитой. Но однажды, когда Полынов чересчур долго засиделся в магазине, беседуя с лавочником и Челищевой о метаморфозах жизни, Анита встретила его разъяренной и сразу от порога надавала ему хлестких пощечин. – За что? – обомлел Полынов.

– Не смей разговаривать с чужими! – яростно выпалила Анита. – Я не знаю, что сделаю с тобой, если только на моем пути станет другая женщина… Ты думаешь, я не поняла твоих слов Слепиковскому, когда вы закармливали меня мандаринами, растущими на кустах, а не на деревьях?!

Полынов вяло опустился на лавку и, потрясенный внезапным гневом своей Галатеи, долго не мог припомнить, сколько он заплатил за это сокровище.

– Ты не помнишь, сколько я дал тогда за тебя?

– Мало! Я ведь стою гораздо больше…

Двадцать седьмого июня в отряд Быкова влились потрепанные остатки отряда Полуботко, сдавшегося японцам, и Валерий Павлович Быков решил выбраться из Найбучи, чтобы проучить самураев:

– Пора дать бой этой зарвавшейся сволочи…

Контр-адмирал Катаока был еще молод. Европейская прическа и пышные усы делали его мало похожим на японца. Катаока смело сражался у стен Порт-Артура, он прошел через огненное горнило Цусимы; воротник его мундира был осыпан звездами, как и его грудь орденами… 27 июня ему доложили, что с четырех миноносцев сброшены десанты на мыс Крильон и теперь маяк, светивший кораблям в проливе Лаперуза, стал японским.