Шрифт:
Я шагнула вперед и пнула его пистолет к зеркалу.
–Что вы хотели? Деньги?
Парень корчился. Кровь пропитывала рукав.
–М-м… больно… нет… не деньги…
–Хочешь, «Скорую» вызову?
–Издеваешься.
Нянчил простреленную руку, как ребенка.
–Разве вы не знали, что тут охранник?
–Знали. Нам сказали: тетка. Ну мы и думали: тетка.
–Вы на машине? – спросила я.
–Да, – сказал парень.
–Вот что, – сказала я, – дуйте оба отсюда, пока я не вызвала ментов. Кнопка у меня под столом.
Парень отупело глядел на меня. Прекратил мять раненую руку.
–А что ж ты… это… ее не нажала?
–Потому что я умею стрелять, – ответила я.
Сдернула с топчана верблюжье одеяло. Швырнула парню.
–Бинтов у меня тут нет, простыней тоже. Обвяжи руку одеялом, тащи напарника и марш в машину. И дуйте отсюда.
–Ты… – Его глаза круглели все больше. – Ты не вызовешь ментов?
–Тебе помочь? – спросила я. – Тебе как, худо?
–Не подходи! – крикнул он.
Я пожала плечами.
–Справишься сам.
–А ты… позыришь, да-а-а?! Как в цирке…
–Жизнь лучше цирка, – сказала я.
Он обмотал моим одеялом руку. Подхватил под мышки подельника. Я смотрела, как они оба, по заляпанному кровью паркету, бредут к двери.
–Эй! – крикнула я им в спины. – Здесь же закрыто все! И на сигнале! Сейчас открою! – Я широкими шагами, стараясь не вляпаться в кровь, подошла к ним. – Как вы сюда попали? А, поняла…
–Ну да. Днем зашли. И спрятались. Открывай скорее! Плохо мне.
Он белел на глазах. Может, пуля нерв задела.
Второй пацан глядел на меня как на ведьму. Я нажала кнопки, отключила сигнал. Двери распахнулись, стеклянные, зеркальные, отразили всю комедию: два пацана, раненый и оглушенный, и баба, и пистолет валяется у зеркала. Они вывалились на улицу. Мне в лицо дунул ветер.
Я смотрела, как один другого сажает в машину. Подумала: как он машину-то поведет раненой рукой, больно же руль держать. Ничего, доведет.
Вернулась в вестибюль. Подошла к разбитому зеркалу. Пуля, ты могла в меня попасть. И я разбилась бы, как зеркало.
Я наклонилась и подняла с пола пистолет мальчишки. Хорошее оружие, дельное. Хороший тяжелый «Магнум».
Потом я подобрала свой газовый.
Потом я положила все три пистолета на вахтенный стол.
И все смотрела на эти три пистолета, смотрела, смотрела, смотрела.
Всю ночь, до утра, я отмывала паркет от крови. Подобрала зеркальные осколки. Хозяину позвонила утром. Он примчался в контору стремглав. «Кто они?! Как выглядели?! Ты их запомнила?! Опознаешь?! Они были в масках?! Без масок?! Какого роста?!. Какого…»
–Ерунда, шеф, – бодро сказала я, – два глупых пацана. У одного из них был отличный ствол. Он здесь, – я показала на ящик стола, брякнула ключом об стол. – Скопируйте все документы. Продублируйте информацию.
Хозяин посмотрел мне в глаза. Наклонился, поцеловал мне руку. Ну, я же все-таки дама, да. А потом выпрямился – и сгреб меня в охапку, к себе притиснул, бормотал: «Спасибо тебе, спасибо, спасибо».
– Иван, – сказала я сыну, – я не буду работать охранницей.
–Что стряслось, мама? – Иван научился от меня спокойствию. – Ты не поладила с хозяевами, да?
–Хозяин хороший. Это я плохая.
–Ты? – Он взял мои руки в свои. – Не может быть.
–Все может быть. Я подстрелила человека. Мальчика. Твоего ровесника.
Иван долго молчал, держал мои руки в руках. Потом выпустил мои руки, закурил, к форточке подошел. Сизый легкий дым вился, улетал бесследно. Мне тоже захотелось закурить. Я очень давно не курила.
–Насмерть? – спросил, между затяжками.
–Нет. Жив.
–Мам, а давай чаю попьем? Я вскипячу, – сказал Иван тихо.
Мы пили чай, и я представляла, как этот пацаненок, подранок, с нами за столом сидит и пьет с нами чай. Радость обнимала меня. Я выстрелила в человека, а он остался жив. Впервые выстрелила – и не убила, он жив остался, жив. Чай был горький, как полынь. Рот обжигал. Иван улыбался мне.
Ее дом. Кастрюли, сковородки. Вот ложка десертная, мельхиоровая, с вензелями – старинная, – из которой Алена ела в детстве; эту ложку Алене подарила бабушка Наталья, вместе с наперсточком, верхушка с дырочками у наперстка была оранжевая, сердоликовая. Наперсток Алена потеряла, а ложка сохранилась. И даже дожила… ну, договаривай: до старости твоей.