Через день, 25 июля, митрополит казанский и свияжский Корнилий рукоположил Никона в патриархи. Постановление на престол совершалось чинно и пышно, самой Византии не уступая в торжественности и великолепии.

Посреди Успенского собора был возведен высокий и широкий амвон с двенадцатью ступенями. Правая сторона амвона, отведенная для царя, была обита багрецовыми червчатыми сукнами, левая – патриаршья – сукнами лазоревыми.

Три дорожки вели к трем седалищам. Красная, устланная сверху золотистым атласом, вела к царскому месту, обитому золотистым бархатом, с жемчужным изголовьем. Две другие дорожки, вишневого бархата и темно-синего, вели к местам священства – для Никона и для Корнилия.

Митрополиты, архиепископы, архимандриты и игумены должны были сидеть одни ниже других на двенадцати ступенях амвона.

Перед амвоном постелили драгоценную ткань с изображением одноглавого орла. Оберегали это место шестеро огнеников.

Священство ожидало начала церемонии в Крестовой палате патриаршего двора. Митрополит Крутицкий с чудовским и спасским архимандритами и с игуменом Пафнутьевского монастыря отправились к Никону просить явиться в Успенский собор.

Взойдя в собор, Никон поклонился гробам чудотворцев: Петра, Ионы и Филиппа – и отошел в придел Похвалы Пречистые Богородицы.

Соборный ключарь известил священство о прибытии Никона. Тронулись. Словно звезды сошли с неба, дня не убоявшись, так сияли кресты архипастырей, золотые, в жемчуге, в каменьях. Никон принял у Корнилия благословение и облачился в церковные одежды.

В золотых одеяниях, в черных шапках, вслед за царем двинулись из Золотой палаты бояре.

Придя в Успенский собор, царь занял свое место на амвоне, и тотчас два протодиакона стали выводить из алтаря по двое митрополитов, а потом и прочие чины и усаживать на ступенях. Наконец вывели Никона. Поставили перед амвоном, на орла.

Поклонившись царю и митрополитам, Никон прочитал по рукописи обещание содержать цело и нерушимо правую и непорочную веру христианскую, прочитал «Символ веры» и обещался быть «боголюбивым нравом».

Протопоп Успенского собора Григорий снял с Никона митру.

Царь и собор встали, Корнилий осенил Никона рукою и возгласил:

– Благодать Пресвятого Духа нашим смирением иметь тя патриархом в богоспасаемом царствующем граде Москве и всего Российского царства.

Никона возвели на амвон.

После литургии Никон поднес царю просфору. Певчие спели многая лета патриарху, и тот разоблачился.

Пришло время великих даров. Никону поднесли белый клобук в золоте и каменьях, золотую панагию, бархатную мантию с источниками и посох митрополита Петра.

Царь и патриарх снова поднялись на амвон, сели, и царь сказал:

– Всемогущий и вся содержащий в Троице славимый Бог наш неизреченным своим человеколюбием устрояя тебя, превысочайшего святителя, нам и всем христоименитым людям пастыря и учителя, да будеши преемник святых апостол и наследник чудотворцев.

И Никон ответил:

– Мы же хоть и недостойны патриаршего престола, но, исполняя звание и повинуясь Господу Богу, должны о вашем государском многолетном царствии, и о вашей государевой царице, и о сестрах ваших, и о всех, повинующихся вашему самодержавному царствию, молити всемогущего Бога, чтобы за тобою, пресветлым государем, благочестивое ваше царство воспрославилось и распространилось от моря и до моря. И воссияти тебе во вселенной, царю и самодержцу христианскому, яко солнцу посреди звезд.

На том церемония закончилась. Царь отправился во дворец, Никон – на патриарший двор, чтобы через малое время встретиться вновь за обеденным царским столом.

В конце пира Никон пошел от стола Красным крыльцом к церкви Благовещенья и, сойдя с паперти, сел на ослю и совершил шествие вокруг Кремля и Китай-города. По возвращении в палаты он был пожалован царем серебряным кубком, десятью аршинами золотого атласа, и десятью аршинами камки, и сорока соболями.

Так началась эпоха Никона, столь жданная государем и столь ему желанная. Безвременью и безволию в Московском царстве пришел конец.

Царица Мария Ильинична с царевной Татьяной Михайловной, со своей крайчей Анной Михайловной Вельяминовой, сестрой Федора Ртищева, да с приезжею боярыней Федосьей Прокопьевной разбирали для шитья жемчуг.

Они сидели за круглым столом. На покрывале из черного бархата было насыпано фунтов десять жемчуга. Конечно, это был не гурмыжский, из персидского царства. За нитку гурмыжского жемчуга купцы брали по двести рублей. Огромные деньги! Иная жемчужина сама по себе клад, по пятнадцати, по двадцати, по пятидесяти рублей!