Аллен. Можно и так сказать.

Агафон. Но разве не ты доказал, что смерти не существует?

Аллен. Знаешь, я много чего доказал. Надо ведь платить за жильё. Это моя работа. Теории и соображения. Остроумные замечания. Афоризмы от случая к случаю. Это вам, конечно, не маслины собирать — но не будем все-таки терять головы…

Агафон. Но ты же много раз доказывал, что душа бессмертна.

Аллен. Так и есть! На бумаге. Видишь ли, друг, за пределами класса философия не всесильна.

Симмий. А вечные эйдосы, идеи вещей? Ты говорил, каждая вещь всегда существовала и всегда будет существовать.

Аллен. Я имел в виду главным образом тяжелые вещи. Статуи, например. Люди — совсем другое дело.

Агафон. А все рассуждения о том, что смерть есть сон?

Аллен. Они верны, верны. Только надо понимать разницу. Когда ты мертв, то по команде «рота, подъем!» очень трудно нашарить сандалии.

Прислужник. А вот и я. Кто тут пьет яд?

Агафон(указывая на меня). Он.

Аллен. Мама, какая большая чашка. А она должна так дымиться?

Прислужник. Обязательно. И выпей до конца, потому что яд часто остается на донышке.

Аллен(обычно здесь я веду себя совсем не так, как Сократ, и, говорят, кричу во сне). Нет! Не буду! Я не хочу умирать! На помощь! Помогите! Не надо! Пожалуйста!

Вестник. Остановитесь! Суд переголосовал! Все обвинения сняты. Ваш вклад оценен по достоинству, и решено вас, наоборот, наградить.

Аллен. Успели. Успели все-таки! Я знал, что они одумаются. Стало быть — я свободен? Свободен. Я свободный человек! И вдобавок наградят. Агафон, Симмий, живее, собирайте мои вещи. Я спешу. Пракситель наверняка захочет поскорее приняться за бюст. А на прощанье, друзья, позвольте небольшую притчу.

Симмий. Черт побери, ну надо же! Во дают законники. Чем они там думают?

Аллен. Несколько человек живут в пещере. Здесь всегда темно, и обитателям невдомек, что снаружи светит солнце. Им известен лишь один свет: неверный огонек свечей, который помогает ориентироваться в темноте.

Симмий. Интересно, откуда там свечи?

Аллен. Не важно, давай просто допустим, что есть.

Агафон. Живут в пещере, но пользуются свечами? Что-то не очень складно.

Аллен. Ты можешь один раз дослушать?

Агафон. Ладно, ладно, только не отвлекайся.

Аллен. И вот как-то один из обитателей пещеры выбирается наружу и видит внешний мир.

Симмий. Во всем его блеске.

Аллен. Вот именно. Во всем его блеске.

Агафон. А потом пытается рассказать остальным, но никто не верит?

Аллен. Ничего подобного. Ничего он никому не рассказывает.

Агафон. Не рассказывает?

Аллен. Он просто открывает колбасную лавочку, женится на танцовщице и умирает от инсульта в сорок два.

Кугельмас, профессор классической словесности в Сити-колледже, [13] был снова несчастлив в браке. Дафна Кугельмас оказалась мещанкой. Вдобавок у него было два олуха от первой жены, Фло, и он сидел по уши в алиментах и хлопотах о потомках.

— Откуда я знал, что так повернется? — жаловался Кугельмас своему психотерапевту. — Мне казалось, в Дафне что-то есть. Кто же подозревал, что однажды она сорвется с катушек и раздуется, как дирижабль? Потом, у нее водились деньжата. Само по себе это не основание для женитьбы, но толковому человеку не повредит. Вы меня понимаете?

Кугельмас был лыс и мохнат, как медведь, но у него была душа.

— Мне нужна другая женщина. Мне нужен роман. Возможно, по мне не скажешь, но я из тех, кому необходима романтика. Я не могу жить без нежных чувств, без флирта. Я не становлюсь моложе и, пока не поздно, хочу заниматься любовью под песни гондольеров, сидеть за столиком в «21», [14] потягивать красное вино, острить и молчать, глядя в ее глаза, в которых отражаются свечи. Вы слушаете?