На тело Байрамклыч-хана он наткнулся быстро. Враги ещё не надругались над поверженным. Лицо убитого было безмятежно спокойно, глаза закрыты. Если бы не каменный холод, исходящий от тела, да еле уловимый приторный запах тления, можно было подумать, что Байрамклыч-хан спит.

Берды отнёс его подальше от холма, руками — песок был податлив — выкопал неглубокую могилу.

— Прощай, друг, — тихо произнёс он, стоя на коленях возле трупа, — прощай, хан-ага… Много людей уходит, не достигнув своей цели, — ты оказался одним из них. Ты заблудился, но снова встал на правильную дорогу. Не дала нам судьба вместе драться за свободу. Спи спокойно, друг мой и брат, я возьму твою долю на себя. Не беспокойся за Галю — я вырву её из вражеских рук, я буду ей ближе брата. Спи — и пусть вера сопутствует тебе в мире предков.

Заровняв могильный холмик, чтобы враги не нашли похороненного и не отрезали ему голову, Берды, крадучись, вернулся к вражьему стану. Часовых не было видно, и он подивился беспечности джигитов. Внезапно ему почудилось, что кто-то плачет. Он замер, не успев ступить, балансируя на одной ноге. Действительно, неподалёку всхлипывала женщина, её силуэт темнел в нескольких шагах. Другой, кроме Гали, здесь быть не могло, и Берды шагнул, не таясь, тихо окликнул:

— Галя-джан!

Плачущая затихла, всмотрелась и с приглушённым стоном бросилась к нему, прижалась, словно ища защиты. Он ласково и неумело гладил её по голове, уговаривал шёпотом. Она постепенно успокаивалась.

— Похоронил я Байрамклыч-хана, — прошептал Берды, — не найдут его. Могилку потом насыпем… Ну, бежим? Хорошо, что я успел, пока они не тронули…

Он осёкся, глядя на матово белеющее в прорехах разорванного платья тело. Прикрывая грудь полураспущенной косой, Галя отвернулась. Плечи её затряслись от сдерживаемых рыданий. Берды скрипнул зубами.

— Кто?!

— Абды-хан… — выдохнула она.

— Где он?! — свистящим шёпот Берды походил на шипение разъярённой кобры.

— Вон спит… под ближним… кустом…

— Один?

— Пока один… Остальные, вероятно, потом придут…

Берды понял смысл недосказанного. Хмельная ярость ударила в голову, мутя рассудок. Он рванул из ножен саблю, стряхнул с рукава цепляющиеся пальцы Гали, шагнул вперёд, не думая о последствиях.

Абды-хан лежал, раскинув руки крестом, и добродушно похрапывал, выпятив кверху острый кадык. Несколько мгновений Берды всматривался в его лицо, стараясь совладать с собой. Потом коротко и страшно махнул саблей. Как сдутый ветром шар перекати-поля, голова Абды-хана покатилась прочь, пятная землю чёрным, судорожно забилось в агонии обезглавленное туловище.

Берды обтёр саблю полой халата Абды-хана, взял Галю за руку и повёл к тому месту, где оставил коней.

Возможно, если бы Берды не задержался, не потратил время на похороны Байрамклыч-хана и расправу с Абды-ханом, всё обошлось бы благополучно. Но заметили.

На этот раз погоня была упорной. На своём Сером Берды оставил бы врагов далеко позади, но он не мог бросить Галю, а её конь был тяжёл на ходу. И отстреливаться наудачу было рискованно — в обойме оставалось всего пять патронов.

Их настигли возле колодца «Дахыл». Отвлекая погоню на себя, Берды свернул в сторону. Но джигитам был нужен не он, а Галя. За ним повернули лишь несколько всадников. У самого колодца Галин конь, ужаленный пулей, споткнулся и упал. Джигиты восторженно взвыли.

Галя вскочила на ноги. Растерзанная и растрёпанная, она была всё же прекрасна единым порывом, которым дышало её лицо, вся её стремительная тонкая фигура.

— Будьте прокляты, убийцы! — закричала она. — Вам не взять меня! Я иду к своему мужу!.. — И вниз головой бросилась в колодец.

В песках за Туркмен-Кала есть колодец «Дахыл». Это — новый колодец, а рядом с ним — небольшая воронка старого. Совсем безобидная воронка. Вольный ветер, шершавым языком песчинок зализывающий раны и ссадины земли, заровнял бугорки могил Байрамклыч-хана и Абды-хана. Но воронка возле колодца каждую весну покрывается зелёным бархатом травы, алеет яркими, как свежая кровь, маками. И чабаны, указывая на него, говорят случайному путнику: «Вот здесь русская женщна, храня верность мужу-туркмену, бросилась в колодец».

Угнетённый, подавленный страшной гибелью Гали, прыгнувшей в сорокаметровой глубины колодец, и смертью Байрамклыч-хана, возвращался Берды в Мары. Надо отдать справедливость, он не думал о том, что теперь уж Сергей не скажет слов сомнения и не станет спорить, можно верить Байрамклыч-хану или нельзя; что чарджоускому штабу придётся докладывать о невыполненном задании; что в лице Байрамклыч-хана он и его друзья потеряли опытного военного специалиста. Нет, просто он переживал, что ненужно, нелепо погибли два хороших:, полных сил человека.