Стоян вышел, дверь за ним закрылась.

— Сволочь, — одновременно сказали Макс и Капустин.

А через десять минут пришли Котов и Стефенсон. Командир подтвердил, что разрешает наблюдателям заступить на вахту, скороговоркой перечислив для протокола пункты инструкции, разрешающие пассажирам, имеющим специальный допуск, оказывать помощь членам экипажа.

— И все равно — сволочь, — повторил Макс, когда все, за исключением наблюдателей, собрались в столовой.

И никто не стал возражать.

Разговор за столом вообще как-то не заладился, экипаж старательно поглощал еду, избегая взглядов друг друга.

— Такое чувство, что нас всех поимели, — сказал Макс. — Меня Стоян подловил на фразочке и раскрутил. А у вас что?

— Стенфенсон, сука, предложил посмотреть картинки с пятнами и сказать, что мы видим. — Синицкий отодвинул тарелку с недоеденным завтраком и посмотрел на Джафарова. — Пятнышки мы посмотрели, Муса возьми да и ляпни, что похоже на взрыв корабля типа «Ковчег»…

— Что значит — ляпни? — не слишком уверенно возразил Муса. — А на что еще может быть похожа багровая клякса на ярко-желтом фоне?

— На что угодно! На закат. На медузу. На кровавый понос! — быстро перечислил Синицкий. — Да просто на взрыв. Так нет, ему нужно было обязательно упомянуть «Ковчег»… Стефенсон оживился, картинку убрал в папочку и предложил поговорить о «Ковчеге» и колонистах.

— И ты, конечно, не смог сказать ничего хорошего? Указал со всей непримиримостью на то, что это толпа бездельников, уродов и вообще — пассажиры… — Стокман похлопал в ладоши. — Мы с кэпом и доктором честно держались с полчаса, пока Котов не стал просто задавать вопросы по колонистам.

— И кто прокололся вторым? — поинтересовался Макс.

— Почему вторым?

— Смотри, — Макс загнул палец на руке. — Ты распсиховался первым. А кто вторым?

— Так уж и распсиховался… — сказал Стокман. — Ну, сказал пару ласковых. А доктор поддержал.

— Значит, вторым был Холек… — констатировал Макс. — А на какой минуте к плеванию и брызганью яда подключился кэп?

— А он не подключился. Я прям, когда это осознал, даже в драку с Котовым бросаться не стал. Сам посуди — я бегаю по отсеку, размахиваю руками, Доктор разные нехорошие слова говорит, а Ян Хофман, блин, сидит и высокомерно рассматривает нас поверх книги.

— Я такой, — подтвердил Хофман. — У нас в роду у всех нервы крепкие.

— Угу, — кивнул Холек, — только книгу он держал вверх ногами. Не так?

— Хофманы тоже не железные, — ответил командир. — Нас обычно хватает минут на сорок, а потом… Про германский ужас слышали? Это про нас.

— Но нет худа без добра, — решил попытаться разрядить общее настроение доктор Холек. — У нас всех — выходной. И, если не ошибаюсь, нас ждет особый обед от щедрот Корпуса колонизации. Давайте, джентльмены, искать в происходящем позитивные моменты…

Макс вышел из столовой.

Вот пойти сейчас к Стояну и набить ему морду — боксер он там или не боксер, подойти, вломить чем-нибудь тяжелым… На глаза очень удачно попался огнетушитель на стене. Вот огнетушителем и вломить, подумал Макс. Так, чтобы…

Макс вздохнул и пошел к своему отсеку. Каюту в этом месяце он делил с Синицким. Вообще-то, Бронислав занимал верхнюю койку, но Макс решил, что сегодня техник обойдется и нижней. А он, Макс, будет сутки лежать, отвернувшись от всех. Нет, не так. Макс будет сутки лежать, повернувшись ко всем задницей. Демонстративно и из идейных соображений.

Спать совершенно не хотелось. Сволочи, пробормотал Макс, вспомнил о камерах наблюдения и почувствовал, как между лопаток началось жжение, переходящее в зуд. Захотелось повернуться и осмотреть потолок и стены, сантиметр за сантиметром. Ощупать, простучать, а потом, когда камера будет обнаружена, изничтожить ее каким-нибудь особо зверским способом.

Макс зажмурился сильнее, перед глазами вспыхнули россыпи звезд и галактик.

Рыбы, черт возьми. Живые рыбы. Нужно сохранить кондицию. Поддерживать тонус. Их гоняют по коридорам «Ковчега», вперед — назад, вперед — назад. Тонус поддерживают.

Они об этом догадываются?

Ни на обед, ни на ужин Макс не вышел. Лежал, глядя в стену, и молчал, даже когда Бронислав попытался его все-таки позвать в столовую. Правда, Синицкий не слишком и настаивал. Сам большую часть дня провалялся на койке, разглядывая фотографии родных.

Утром Макс заступал на дежурство со Стокманом. В столовой у него что-то спросили, он даже, кажется, что-то ответил.

Вахта тянулась бесконечно.

Макс механически, не отдавая себе отчета, а подчиняясь выработавшейся за девять месяцев привычке, переключил монитор на камеру наблюдения. Девочки, как обычно, играли в волейбол в купальниках.