КАРОНИН, С., псевдоним, настоящее имя и фамилия Петропавловский Николай Елпидифорович, известен как Н. Е. Каронин-Петропавловский — прозаик. Родился в семье священника, первые годы жизни провел в деревне. В 1866 г. закончил духовное училище и поступил в Самарскую семинарию. В 1871 г. К. был лишен казенного содержания за непочтительное отношение к начальству и осенью подал заявление о выходе из семинарии. Он стал усердно готовиться к поступлению в классическую гимназию и осенью 1872 г. успешно выдержал экзамен в 6-й класс. Однако учеба в гимназии разочаровала К., он стал пропускать уроки и был отчислен. Увлекшись идеями революционного народничества, летом 1874 г. К. принял участие в «хождении в народ». В августе 1874 г. был арестован по «делу 193-х о революционной пропаганде в империи» и помещен в саратовскую тюрьму. В декабре этого же года его перемещают в Петропавловскую крепость в Петербурге. В каземате К. настойчиво занимается самообразованием. После освобождения (1878) К. живет в Петербурге, перебиваясь случайными заработками. Он продолжает революционную деятельность, за что в феврале 1879 г. вновь был заточен в Петропавловскую крепость.
Точных сведений о начале литературной деятельности К. нет. Первые публикации — рассказ «Безгласный» под псевдонимом С. Каронин (Отечественные записки.- 1879.- № 12) и повесть «Подрезанные крылья» (Слово.- 1880.- № 4–6).
В 1889 г. К. переехал на местожительство в Саратов, где и умер после тяжелой болезни (туберкулез горла). Его похороны превратились в массовую демонстрацию.
I
Однажды мн сказали, что меня хотятъ убить.
Признаюсь, это сообщеніе подйствовало на меня скверно. Не потому, чтобы я поврилъ буквально нелпой сказк и перепугался; мн тяжело было оттого, что мужики на меня озлобились — фактъ, отрицать котораго я не могъ. Изъ многихъ случаевъ я убдился, что вс крестьяне поголовно питали ненависть ко мн съ первыхъ же дней назначенія меня лсничимъ въ N-скій округъ.
До моего прізда въ этомъ округ не существовало правильнаго лсного управленія. Наблюденіе за землями и лсами находилось въ вдніи общихъ сибирскихъ учрежденій, т. е., говоря прямо, вовсе не было никакого наблюденія. Благодаря этому, участки расхищались съ легкостью, которая была соблазномъ даже для Сибири. Огромныя дачи строевого лса отдавались за пирогъ или за полдюжины шампанскаго, огромные участки дровяного лса пылали отъ пожаровъ, нарочно устраиваемыхъ винокуренными заводчиками. Если до моего прізда не вс лса были истреблены и выжжены, то только благодаря обилію ихъ.
Всхъ боле, однако, пострадали крестьянскіе участки. Извстна безпечность русскаго мужика, но сибирскій мужикъ въ этомъ отношеніи еще легкомысленне; безъ жалости и мысли о будущемъ онъ губитъ безцнныя богатства. Я не могъ безъ злобы здить по этимъ мірскимъ лсамъ. Поваленные и гніющіе стволы столтныхъ великановъ, вороха брошенныхъ сучьевъ, торчащіе пни, растоптанные молодые побги краснорчиво говорили, какъ здсь грубо, безбожно человкъ издвается надъ природой. Здшнихъ крестьянъ еще недавно окружала могучая, первобытная природа, а теперь во многихъ мстахъ уже пустыня. Огнемъ и топоромъ они «очистили» землю, повалили дремучіе лса, разграбили плодородныя степи, завалили навозомъ изумрудные берега ркъ, отравили воздухъ грязью и, кажется, самое небо закоптили смрадомъ.
При назначенія меня лсничимъ въ N-скій округъ, предписано было обратить особенное вниманіе на крестьянскіе лсные надлы и ввести въ пользованіе ими строгій порядокъ. Я такъ и сдлалъ. Крестьянамъ моего обширнаго района было объявлено, что безъ моего разршенія они не имютъ больше правъ рубить свои лса; за самовольную порубку назначенъ былъ штрафъ, въ продажу дровъ былъ введенъ контроль — по дорогамъ, при възд въ городъ, я разставлялъ стражниковъ, которые въ базарные дни ловили всхъ крестьянъ, не имющихъ лсопорубочнаго билета.
Крестьяне были возмущены такимъ вмшательствомъ въ ихъ собственныя дла и ршительно не понимали, по какому праву я запрещаю рубить ихъ собственный лсъ; въ первый разъ отъ-роду они услыхали, что нельзя губить безцльно достояніе будущихъ поколній. Едва-ли, впрочемъ, это они поняли. На первыхъ порахъ мои распоряженія имли неожиданный результатъ: по деревнямъ пронесся слухъ, что вс мірскіе лса отбираются въ казну, а потому ихъ надо поскоре вырубить. Началось безпощадное истребленіе; подъ ударами топора лса валились, какъ созрвшія жнивы, по дорог тянулись обозы съ свжими дровами. Мн съ трудомъ удалось убдить въ нелпости этого слуха; чтобы прекратить бездушное уничтоженіе, я на время даже отмнилъ свои распоряженія.
Это только подлило масла въ огонь; узнавъ объ отмн строгихъ распоряженій, крестьяне уже окончательно ршили, что плату за билеты и штрафы я клалъ себ въ карманъ, обозы съ дровами конфисковалъ въ свою пользу и вс свои правила придумалъ только ради вымогательства… Знакомые со всми видами чиновнаго шантажа, они и меня причислили къ сонму собирающихъ дани. Въ чужомъ пиру похмлье!
Обвиненія тяжело переживались мною.
Теперь, въ довершеніе всего, мн говорятъ: васъ хотятъ убить! Какъ сказано выше, я этому не поврилъ, но все-таки сталъ принимать нкоторыя предосторожности: при объздахъ я избгалъ темныхъ ночей, держалъ постоянно при себ револьверъ, по деревнямъ долго не засиживался.
Такъ прошло нсколько мсяцевъ. Мои отношенія въ служебнымъ обязанностямъ не измнились, попрежнему, безбилетныя дрова конфисковались, попрежнему, на казенныхъ дачахъ ловили за самовольныя порубки и, попрежнему, крестьяне обязаны были брать отъ меня разршеніе на вырубку ихъ собственнаго лса. Повидимому, мужики примирились; я видлъ, что они безъ ропота идутъ ко мн и безъ возраженій выправляютъ билеты; я надялся, что современемъ они поймутъ, зачмъ я все это длаю.
Что меня безпокоило — это мои собственные служащіе, лсники, полсчики, стражники и пр. Стыдно сказать, но я долженъ откровенно признаться, что вс «мои» были отчаянные плуты, и я потерялъ всякую вру въ ихъ честность. Каждый изъ нихъ могъ продать (и продавалъ) законъ буквально за двугривенный. Пропустить цлый десятокъ возовъ дровъ безъ билета, продать тайно десятину казеннаго лса, употребить въ дло шантажъ — кто ни для кого изъ нихъ не составляло труда. И все кто за малое вознагражденіе. Дйствительно-ли служащіе въ этой стран — вс плуты, или я самъ не умлъ напасть на честныхъ людей, но только откровенно говорю, что весь мой персоналъ состоялъ изъ воровъ. Никакія мои жестокія мры не помогали смягченію лсныхъ нравовъ. Ревизія не помогала; суда они не боялись; увольненія не дйствовали. Пробовалъ я увольнять и по одиночк, я всмъ составомъ — не помогало: уволишь вразъ сорокъ плутовъ, а на ихъ мсто берешь другихъ сорокъ плутовъ. А иногда такъ случалось, что замсто одного являлось сразу два плута. Борьба здсь была не до силамъ мн. Жестокая расправа, которою я надялся устрашить своихъ подчиненныхъ, длала только то, что они собирали дани боле утонченно и неуловимо. Мн пришлось кончить тмъ, что я стадъ преслдовать только крупныя хищенія, а мелкія не замчалъ.
Разъ одинъ изъ моихъ объздчиковъ сильно проворовался. Желая быстро захватить концы, я бросилъ дла въ город и отправился на мсто соблазнительнаго происшествія, отстоявшее верстахъ въ тридцати. Дло было наглое и вопіющее: изъ казенной дачи тайно были вырублены лучшихъ три десятины. Дознаніе длилось всего полчаса посл моего прізда. Объздчикъ и тотъ купецъ, который вырубилъ лсъ, немедленно были уличены, и противъ обоихъ я возбудилъ слдствіе, причемъ первому веллъ подать въ отставку.
Посл этого мн нечего было длать въ деревн, и я ршилъ немедленно же хать обратно домой. Но, къ сожалнію, почтовыхъ лошадей не оказалось, и я долженъ былъ нанять простую телгу, запряженную одною лошадью. Трястись на протяженіи тридцати верстъ въ телг не представляло ничего заманчиваго, но я не хотлъ ни одного часа оставаться среди населенія, которое относится враждебно ко мн.
Я похалъ.
Лошадь у мужика оказалась добрая — телга не особенно высоко подпрыгивала, а брошенная въ нее охапка сна предохраняла меня отъ увчья. Чтобы скоротать время, я старался разговориться съ мужикомъ, сидвшимъ бокомъ ко мн, но, къ моему удивленію, онъ неохотно отвчалъ мн. Это было тмъ удивительне, что онъ казался мн смирнымъ, добродушнымъ человкомъ. Между тмъ, на мои вопросы онъ отвчалъ безсвязно, не то чмъ-то напуганный, него раздраженный, а иногда вовсе не отвчалъ, отворачивая отъ меня свое лицо, причемъ некстати надвигалъ шапку до ушей. Не отвчая мн, онъ въ то же время усиленно билъ кнутомъ лошадь, которая посл каждаго взмаха бросалась въ сторону, причемъ я болтался въ телг, какъ полно. Въ ту пору я не обратилъ вниманія на странное поведеніе ямщика; потерявъ всякую надежду разговориться съ нимъ, я не старался объяснить себ, почему онъ находится въ такомъ смятеніи.