— Если тебе это не тяжело, — осторожно произнесла я, — пожалуйста, расскажи мне немного о Родрике.

Моя просьба показалась мне слишком смелой, и я, обманув Мэри, добавила:

— Аксель назвал его незаурядной личностью.

Я не представляла, какой эффект произведут мои слова. Девушка перестала нервничать, ее лицо ожило.

— Джордж прав, — сказала она, — Родрик был удивительным человеком.

Я собралась расслабиться, найдя тему для беседы, но не успела это сделать. В манерах Мэри появилось нечто неожиданное; я попыталась понять причину этого, и мои нервы напряглись.

— Мистер Брэндсон — мой опекун — очень хотел, чтобы я и Родрик...

Она покраснела, замолчала.

— Конечно, я была еще слишком молода для серьезного разговора об этом, но предполагалось, что мы с Родриком...

Она снова смущенно оборвала себя.

Я посмотрела на нее.

— Мистер Брэндсон хотел, чтобы вы в будущем поженились?

— О, да... да, он этого хотел, надеялся...

Она нервно потеребила пальцами платье.

— Сейчас я сирота, тебе это, конечно, известно, но мой отец был баронетом и владел поместьем в Хэмпшире... Это был бы брак равных.

Ее глаза слегка затуманились.

— Понимаю, — сказала я, стараясь скрыть свое изумление.

— Родрик был таким благородным, добрым, честным. Я любила своего опекуна, но порой мне казалось, что он несправедлив к Родрику.

— Я слышала, что они часто ссорились.

— Мой опекун был слеп и относился к сыну с предубеждением... Родрик — одаренный человек.

— Одаренный?

— Он писал, — сказала Мэри. — Самым большим счастьем было для него сидеть с пером в руке за письменным столом. Он сочинял статьи и политические трактаты — он интересовался политикой и выступал в Дувре в защиту Движения.

Заметив мое недоумение, она добавила:

— В защиту вигов. Мой опекун был страшно разочарован, он надеялся, что Родрик окажет поддержку тори и станет членом парламента от партии консерваторов. Мой опекун не понимал Родрика, который не мог разделять чуждые ему идеалы.

Но меня больше интересовали литературные способности Родрика, нежели его благородные порывы.

— Он сочинял романы?

— Только один — я прочитала часть, она мне очень понравилась.

— О чем он? Где рукопись? Я могу с ней познакомиться?

Выражение ее лица изменилось.

— Нет, — глухо произнесла девочка. — После смерти Родрика Вир сжег все его бумаги.

Мы помолчали. Открылась дверь, и в комнату вошла Эстер. Помня о том, как она расстроилась, когда за столом зашла речь о Родрике, я поняла, что продолжение беседы невозможно. Мэри, очевидно, придерживалась того же мнения. Она принялась искать корзинку с шитьем.

— Элис почти удалось смыть пятно с платья, — сообщила Эстер, садясь у камина. — Она знает столько народных хитростей! По-моему, ей известны средства на все случаи жизни. Она способна вылечить от сенной лихорадки и извести мышей в погребе. Деревенские девушки владеют многими полезными секретами.

Я снова отметила медовые ноты в ее голосе, за которыми скрывался колючий язычок.

— Она ушла в детскую проверить малышей, — добавила Эстер и внезапно повернула свои раскосые черные глаза в мою сторону. — Элис — превосходная мать.

Я вежливо улыбнулась, не понимая, почему она внезапно пристально посмотрела на меня.

— Мэри, дорогая, — сказала Эстер, — сбегай в салон и принеси мою шаль, хорошо? Я немного замерзла.

Девочка послушно удалилась.

— Я не поняла, дорогая, — сказала Эстер спустя мгновение, — как давно вы поженились с Джорджем.

— Неделю тому назад.

— Только неделю.

Она лениво взяла журнал «Зритель» и принялась читать его.

— А когда вы познакомились?

— Месяц тому назад.

— Понимаю.

Она продолжала разглядывать журнал.

— Похоже, ты не очень хорошо его знаешь.

— Достаточно хорошо. К настоящему времени.

Она, верно, услышала в моих словах нечто такое, что я не вкладывала в них. Эстер резко подняла голову, улыбка искривила ее красивый рот, глаза женщины оживленно заблестели.

— Да, — произнесла она, — наверно. Если у Джорджа и есть нечто общее с Родриком, так это умение раскрываться в полной мере и в кратчайший срок перед любой понравившейся ему женщиной.

Если бы я не разозлилась, то подумала бы о том, что имя Родрика звучит в этом доме очень часто, однако намек Эстер слишком возмутил меня. Я сидела перед отлично владевшей собой женщиной, которая обладала большим опытом салонных бесед. Я была моложе ее лет на тридцать: ярость помогала мне противостоять ее зрелости и искушенности.