— Ты про слова?

— Айе.

Утроба покачал головой.

— Слова у меня никогда не ладились. А в песнях… барды наверняка сумеют сочинить свои.

— И так сочинили бы, суки. — Вирран моргнул — за край лица Утробы, в небо. Дождь, наконец, стал утихать. — Солнышко хоть выходит. — Он качнул головой, по прежнему улыбаясь. — Ну ты подумай? Шоглиг несла херню.

И он умолк.

Дождь молотил, и Кальдер едва ли различал, что творится за пятьдесят шагов. Прямо перед ним его люди сплелись в живой клубок с людьми Союза. Копья и бердыши сцепились намертво, руки, ноги, лица — всё врезалось друг в друга. Рёв, вой, сапоги вязнут в мути луж, пальцы съезжают по скользким рукоятям, скользким древкам пик, окровавленному металлу, мёртвых и раненных пихают, как пробку в воде, либо втаптывают в грязь под ногами. Порой сверху валятся юркие стрелы, кто бы понимал чьи, отскакивают от шлемов или с подкруткой отлетают от щитов, втыкаясь в склон.

Третья яма или та её часть, которая видна Кальдеру, превратилась в кошмарную трясину, в которой чумазые земляные дьяволы борются и тычут клинками с засасывающей медлительностью. Союз перебрался через неё уже во многих местах. Неоднократно они подступали к стене и преодолевали её, и их отбрасывали лишь самоотверженные усилия Белоглазого и его растущей толпы воюющих раненых.

У Кальдера драло горло от выкриков, и всё равно не получалось быть услышанным. Сражались все способные держать оружие, и всё равно враг наступал, волна за волной, бесконечной тяжёлой поступью. Он даже не гадал, что с Бледным Призраком. Наверно убили. Уже полно народу поубивали. В таком тесном бою, когда враг так близко, что может на тебя плюнуть, долго не продержаться. Люди не созданы проявлять стойкость. Рано или поздно какой-нибудь край просядет, и, как при прорыве плотины, всё разом окажется сметено. Тот миг уже не за горами, чувствовал Кальдер. Он нервно оглядел пространство сзади себя. Пара раненных, чуток лучников, а за ними мутнеет силуэт крестьянской избы. Там его лошадь. Пожалуй, ещё не поздно..

Воины слева от него карабкались из ямы и пёрли ему навстречу. На мгновение он подумал — может быть это его люди, прислушались к голосу разума и спасаются бегством. Затем, в ледяном ознобе, он различил под грязью союзных солдат, проскользнувших сквозь брешь в боевом строю. Пока они лезли к нему, он стоял, раскрыв рот. Уже поздно бежать. Вожак шёл на него — потерявший шлем союзный офицер, задохшись, пыхтел, высунув язык. Он взмахнул заляпанным мечом, и Кальдер отшатнулся с его пути, поднимая брызги в луже. Следующий взмах он сумел отразить, ошарашивающий удар перекрутил его меч в кулаке, и рука загудела аж до плеча.

Ему захотелось заорать что-нибудь мужественное, но он вскрикнул лишь…

— На помощь! Блядь! На помощь! — Гортанно и сдавленно, и никто его не услышал, либо всем на него похер — они дрались за свои собственные жизни.

Кто бы догадался, что мальчишкой Кальдера каждое утро таскали во двор, упражняться с палашом и копьём. Он сам ничегошеньки не помнил. Ткнул от себя, держа двумя руками, точно старая бабка метлой давит паука, раззявив рот, в глаза лезут мокрые волосы. Надо было постричь долбаные…

Заложило дыхание — новый укол меча офицера, щиколотка подвернулась, он согнулся, хватаясь одной рукой за пустоту и приехал прямо на задницу. Споткнулся об один из похищенных флагов. Вот смеху-то. Промокшие стирийские сапоги взбили грязь при попытке вскарабкаться на ноги. Офицер устало шагнул к нему, меч занесён. А потом негромко вякнул и упал на колени. Его голова полетела в сторону, тело рухнуло Кальдеру в объятья, хлеща кровью, принуждая его отплёвываться, моргать, задыхаться.

— Подумалось, может выручу тебя. — И кто бы там стоял с мечом в руке, как не Бродда Стодорог — поганая ухмылка на угристой морде и кольчуга переливается под дождём. Самый нежданный спаситель, если он таковым и был. — Ведь нельзя же позволить тебе захапать все почести, правда?

Кальдер отпнул истекающее тело и покачиваясь, поднялся.

— Половине моего сознания захотелось послать тебя нахуй!

— А второй половине?

— Обосраться от страха. — Кроме шуток. Он вовсе не обалдеет от удивления, коли следующая голова, которую отхватит меч Стодорога, будет его.

Но Стодорог лишь гнилостно заулыбался.

— Неужто в первый раз слышу от тебя правду!

— Пожалуй, так и есть.

Стодорог кивнул в сторону липкой схватки.

— Идёшь?

— А ты думал. — На мгновение Кальдер поразмыслил, не стоит ли ему вломиться в самую гущу, ревя, как псих, и повернуть исход битвы. Так поступил бы Скейл. Но с его силою такое навряд ли прокатит. Воодушевление при виде разгрома конницы давным-давно рассосалось, оставив его вымокшим, замёрзшим, ободранным и усталым. Сделав первый шаг он изобразил гримасу, хватаясь за колено. — Ай! Дерьмище! Придётся мне тебя догонять.

Стодорог ухмыльнулся.

— Естественно. Как иначе?! За мной, поганцы! — И повёл сумрачный клин своих карлов к просвету в обороне — ещё больше хлынуло с левой стороны через стену, бросая свою мощь на замершие в напряжении весы битвы.

Дождь слабел. Обзор Кальдера немножко расширился и, к его глубочайшему облегчению, прибытие Стодорога, видимо, опять сместило равновесие в их пользу. Видимо сместило. А то ещё немножечко союзных солдат на другую чашу — и весы опять пойдут вразнос. Украдкой выглянуло солнце, выпуская сквозь тучи тусклую радугу, что изогнулась над взяким скопищем мокрой стали, слегка касаясь пологого подъёма и длинной стены на его гребне.

Эти козлины за ручьём. Сколько они ещё будут так сидеть?

Повсюду на склонах холма лежали раненые. Умирающие. Мёртвые. Финри казалось, она узнавала среди них иные лица, но нельзя уверенно утверждать — то ли это мёртвые друзья, то ли мёртвые знакомые, то ли просто-напросто трупы со знакомой причёской. Не единожды ей попадалось обмякшее лицо Хэла — пустое, скалящееся, ухмыляющееся. Ей в общем-то было без разницы. Как оказалось, наиболее леденящим в мёртвых было то, что к ним она уже привыкла.