— Ха стан Хоу, ешь, насыщайся! Бери твою долю.

И он взял большой сучок, отогнул им обрывок кожи носорога так, чтобы пламя костра могло лизать обнажившиеся внутренности и кости с кусками красного мяса, и долго держал его в таком положении.

Обугливающаяся кожа стала морщиться и трещать. От внутренностей повалил пар и с костей стал капать на пылающие угли жир. Чад смешался с дымом и густой белой пеленой окутал стихшую стаю.

А Хоу торжественно стоял, смотря на огонь, и опять заскулил странными, непонятными звуками, прерываемыми но то хохотом, не то рыданьями. Может быть в этих странных звуках впервые рождалась песнь, и в лице Хоу впервые появлялся на земле поэт, актер и певец, объединяясь в то же время с первым жрецом, изобретателем культа, совершающим первый ритуал первого жертвоприношения.

Обезьяны не знали и не думали об этом. Они с любопытством и страхом смотрели на необычайное поведение их вожака, смутно вспоминая происшествие ночи, пережитые раньше опасности и чувствуя приятную уверенность от близости теплого огня и вкусной пищи. Некоторые из них, заражаясь торжественностью вида Хоу, начинали подражать ему и, размахивая руками, то жалобно, то грозно ворчали и скулили.

А Хоу сурово смотрел кругом, творя свое первое жертвоприношение, бил сучком по рукам обезьян, в которых запах чада будил желание полакомиться еще кусочком мяса, и продолжал изобретать свою песнь, свои новые слова и новые движения. В его голове опять теснились ряды образов из пережитого за всю его не очень долгую, но суровую жизнь. Об этой жизни он и хотел говорить, своему самому близкому другу, самому родному и любимому существу, теплому, желтому, трещащему «Ха», таинственно прячущемуся под темную скорлупу камней, «Ха», которого он отыскал ночью и которого он сейчас кормил мясом захваченной сообща с ним добычи. И он говорил этому Ха:

— Ты — нашей стаи, теплый и желтый Ха! Поэтому ешь мясо нашей общей добычи. Когда ты с нами, нам тепло и радостно. Никакие свирепые жители степи нам не страшны. Когда ты с нами, мы знаем, что у нас будет мясо и наши детеныши будут весело кричать и бегать кругом. Когда ты с нами, исчезает темная ночь и мы видим так же хорошо, как тогда, когда по голубым полям идет высокий Ха, твой брат, такой же теплый и блестящий, как ты. Ешь мясо нашей добычи, Ха, скрывающийся в каменную скорлупу, ешь, потому что ты Ха нашей стан.

Вот о чем пел, скулил и рыдал старый Хоу.

И только тогда, когда все внутренности носорога, все куски красного мяса его и бело-розовые острия костей, которые обнажились поело первого обеда обезьян, были облизаны пламенем и потемнели, когда Хоу увидел, что нет такого места, к которому великий желтый Ха не прикоснулся бы и которого он, этот горячий Ха, не отведал бы, только тогда Хоу разрешил всем, кто этого хотел, доставать из костра горячие куски свежего мяса и утолять ими вновь просыпающийся голод. Он был уверен, что теплый Ха из стан Хоу теперь наелся.

Хитрым и мудрым самцом был старый Хоу, так как много пришлось ему видеть и испытать во время своих скитаний по степи со стаями степных обезьян, охотящихся с помощью зажигаемых ими степных пожаров.

Ирвинг Крамп

Осажденные черепахами

Из жизни доисторических людей

I

Весь мир превратился в воду. И этот водяной мир стремился перевернуться. По крайней мере, так казалось Огу и Ру. Бревно, за которое они держались и цеплялись руками, колыхалось, вздымалось и переворачивалось, ежеминутно угрожая сбросить их в воду. Глаза волосатых мальчиков расширились от ужаса. Они насквозь промокли, продрогли и измучились. Зуб на зуб не попадал от холода. Им нужно было собрать всю силу тела и души, чтобы справиться с новой опасностью, повстречавшейся на их пути.

Опасность надвинулась на них совсем неожиданно, — из недр ночи. Много раз закатилось солнце и снова вставало с тех пор, как они плыли вниз по широкой реке на бревне, от которого они обломали все ветви. Они пустились в путь из своего селения, чтобы поискать удобного места для переселения племени волосатых людей, которое со времени нападения на них стада горилл боялось вернуться в насиженное место среди скал.

И вот, все племя рассеялось по большим пещерам позади старого вулкана, где пряталось в ожидании, что Ог и Ру, отправившиеся на поиски, найдут новые утесы с удобными пещерами.

Юноши плыли вдоль болот и не могли найти твердого берега, к которому бы можно было пристать. Нигде по пути не встречалось высокого дерева, в ветвях которого можно было бы спрятаться на ночь. Повсюду берега покрыты колыхающейся травой, над которой выступала вода. И что хуже всего — река разделилась на много мелких рек.

Три раза заходило и всходило солнце, а им все не удавалось пристать к берегу и раздобыть себе пищу. В последний день на них обрушилась худшая из бед: Ог обнаружил, что в этой стране они лишены даже свежей воды для питья.

Томимый жаждой, Ог зачерпнул ладонью воду, но, глотнув, поспешно выплюнул и зарычал от отвращения. Вода была горькая и соленая. Так как Ог ничего не знал о свойствах морской воды, то очень встревожился и огорчился. Жуткая страна! Когда с наступлением ночи они с Ру, прижавшись друг к другу, пытались заснуть, их охватил невыразимый страх. Им казалось, что они идут навстречу верной смерти. А когда наступил рассвет, их пробудило от сна странное и неприятное движение бревна. Оно начало колыхаться, вздыматься, опускаться и поворачиваться так, что перепуганные юноши открыли глаза; они увидели вокруг себя огромную поверхность движущейся синей воды, уходящей в бесконечность… Ог ясно видел, что они приближаются к краю света. Он виднелся там, где небо сходилось с водой; и если бы они дошли до этой границы, они наверное бы провалились в пропасть.