Ну вот, я забрасываю вас новыми именами, ничего не рассказывая о развитии событий, но дружба с Мазаровыми — самое интересное, что у меня есть в Уругвае, хотя она и возникла в результате усилий брокеров с обеих сторон.

Наша дружба возникла, потому что здесь, в Монтевидео, мы часто выступаем под «крышей» Госдепартамента. «Это прикрытие становится нашей коркой» — одно из любимых изречений Ханта. Ему, конечно, вовсе не претит выступать в качестве первого секретаря американского посольства. Как вы, наверное, помните, наш посол, достопочтенный Джефферсон Пэттерсон, — выдвиженец Эйзенхауэра, милый человек, безнадежно заикающийся, когда говорит по-английски, и заикающийся еще больше, когда пытается перейти на испанский. Поэтому Пэттерсон избегает появляться на светских приемах. Его заместитель, советник, — человек вполне пристойный, но жена у него халда, она сбрасывает туфли на приемах с танцами и вскидывает вверх ноги, объявляя: «Grand jete» [96]. Нечего и говорить, ее изъяли из общения. Таким образом, поле деятельности оказалось открытым для Хантов, а иногда для Порринджеров и для меня.

На приемах следует не забывать установки Госдепа, который считает, что постоянные призывы Хрущева к сокращению вооружений, хотя им явно нельзя верить, тем не менее требуют соответствующих шагов со стороны американцев. Мы-не-можем-еще-раз-проиграть-в-глазах-общественного-мнения — такова на сегодняшний день позиция Госдепартамента. Нам даже пришло указание из отдела Западного полушария: рекомендуется тщательно контролируемое братание с советскими людьми. Теоретически мы готовы установить дружеские отношения с любым русским, который бросит в нашу сторону взгляд, но на практике, всякий раз, как завязывается разговор за столом с тарталетками, мы ведем себя так, будто пришли поздравить с Рождеством прокаженных. А кто же захочет ставить под угрозу свою карьеру, братаясь с человеком, который так мало тебе предлагает?

Словом, директива поступила. И у нас ожил пункт ГОГОЛЬ (так мы теперь именуем виллу Боскеверде), поскольку русские возобновили приемы в саду. В Кислятине сочли необходимым прислать к нам двух своих оперативников. Отдел Советской России почти целиком состоит из антисоветски настроенных русских, поляков и финнов, свободно владеющих русским языком. Странная это компания. Параноики, замкнутые на себе и излучающие не больше тепла, чем морские уточки. Однако фамилии у прибывших к нам ирландские, если не считать написания. Пишется Хойлихен (произносится Хулихен) и Фларрети (произносится Флаэрти). Хойлихен и Фларрети дежурили по восемь часов в пункте ГОГОЛЬ весь прошлый месяц и сделали бог знает сколько фотографий с приемов, проходивших в саду Советского посольства.

Хант называет их нашими Финскими Миками. Если на них не нажимать, Финские Мики давали бы нам ноль информации, но Хант знает, как распутать паутину в Аллее Тараканов. Результат: Финские Мики нехотя выдают нам крохи с барского стола.

Самое крупное открытие (сделанное благодаря съемке русских и их гостей в саду и последующего многочасового изучения пленки): в советском посольстве замечена измена. Похоже, весьма теплые отношения установились между новым советским резидентом КГБ по фамилии Вархов, Георгий Вархов, который и выглядит соответственно — сложением похож: на танк, голова бритая и гладкая, как ядро, и нашей (готовы ли вы к такой информации?) сентиментальной Женей.

Я узнал об этом после того, как подружился — при соблюдении всех пропорций — с Мазаровыми. Я по-прежнему считаю Женю сентиментальной, хотя ее вкус — увлечение Варховым — меня поражает. Но Финские Мики уверены в достоверности своей информации. Логика подобного выбора сводится к следующему: измена может произойти на каждом приеме. Мы видим улыбки, взгляды, слышим шепот — весь язык жестов. Но все это мимолетные впечатления. Намеки подстерегают нас повсюду, но подтверждения у нас нет. Однако на пленке, если хватает терпения по нескольку раз просмотреть каждое движение наших актеров, неопределенное может стать определенным. С помощью этого метода мы на семьдесят пять процентов убедились теперь в том, что у Жени Мазаровой связь с Георгием Варховым и что Борис Геннадиевич Мазаров в курсе ситуации.

Мне неприятно заканчивать на этом письмо, но меня срочно вызывают по делу. Поскольку я буду проезжать мимо посольства, я отправлю это письмо и постараюсь завтра дополнить его последними новостями. Надеюсь, тогда сумею дать вам полный отчет. Извините, что так внезапно обрываю послание.

С любовью

Херрик.

17

Срочный вызов по телефону не был связан с работой, а исходил от Салли. Ей необходимо меня видеть. Она только что была у врача: он сказал, что она беременна.

В последнее время я пытался встречаться с ней менее часто, но это ничего не меняло. Теперь она беременна. Бедняжка Салли была честна, или, вернее, достаточно честна, когда ее припрешь к стенке (а я ее припер), и она призналась, что в этот период спала и с Шерманом. Так что она не знает, чей это ребенок. Хотя может поклясться, что мой.

Я почувствовал тошноту. Вскоре я выяснил, что Салли чувствует себя еще хуже. Никакого аборта она делать не станет, заявила мне Салли. Она выносит ребенка.

— И будем надеяться, что он будет не слишком похож на тебя, — сказала она.

Если это мальчик — она уверена, что он мой. Логика такого рассуждения казалась ей неоспоримой.

— Мне все же хочется, чтобы он немножко был похож на тебя, — сказала она.

Мы сидели на краю моей кровати вцепившись друг в друга — так нищие надеются заполнить теплом мучительную пустоту внутри. Впервые мы не разделись и не предались любви в одежде. Хоть я и уговаривал Салли сделать аборт, но знал, что она откажется, и обнаружил, что в затаенных глубинах моего существа сидит дьявол. Какой-то малюсенькой частице меня нравилось, что в доме Шермана Порринджера будет жить мой ребенок. Я вдруг понял, что злу вовсе не обязательно быть всеобъемлющим, достаточно, чтобы им был затронут один нерв. Тем не менее я изо всех сил старался убедить себя, что, в конце концов, ребенок-то может быть и Шермана. А потом решил, что это не важно. Шерман, преданный завсегдатай каждого хорошего (и низкопробного) публичного дома в Монтевидео, заслуживает того, что произойдет. Мне пришло также в голову, что у него может быть сифилис (в таком случае он может быть и у меня), хотя откормленный современной медициной Порринджер глотал все новые антибиотики, какие поступали в посольскую аптеку. Он был ходячим миоцинизином пенисульфаниламида.